Владимир Лосев - Месть Демона

— Дальше рассказывать? — спросил Роман.

— Подожди немного. Нужно отдышаться, в груди давит. Сердце же не каменное…

— Обычно в таких делах выпивка помогает, но ты же сам сказал, тебе давать только тогда, когда сам попросишь. Дать сейчас?

— Пока нет, — я помотал головой. — Мне нужно отдохнуть, поспать, плохо мне, ничего не соображаю. Вчерашняя ночь, да и день были трудными, почти не спал, не удалось… Ложись здесь, тебя никто не потревожит, — Роман показал на деревянный лежак. — Смена уйдет через пятнадцать минут, и на заводе останемся только мы и охрана. Печи я тоже погашу. Я люблю это время, тишина такая, словно и нет никого вокруг…

— А ты где ляжешь?

У меня возле котлов лежанка оборудована, там можно дремать и на приборы поглядывать. Обычно там и сплю.

— А охрана?

— Я сейчас им позвоню, предупрежу, и сюда никто не зайдет, у нас с ними договоренность.

— Хорошо, — я лег на лежак. Голова кружилась, боль в груди возрастала, трудно стало дышать. Все стало расплываться перед глазами, хоть я и не плакал. Чернота поглотила меня, мой слабый хриплый голос потерялся в тишине…

Я стоял на поляне в роще. В свете автомобильных фар стояла Ольга и беспомощно смотрела на тех, кто стоял рядом. С нее сорвали платье, она не кричала, нет, просто стояла и смотрела, но уже не на них, а в темное небо, только на глазах появились слезы, крупные и сверкающие в ярком свете такие же, как звезды в вышине. Она что-то шептала, наверно, молилась…

Даже во сне мне стало больно, мое сердце сжалось, потом остановилось, затем застучало, только быстро и неровно. По моему телу пробежали мурашки, мне стало холодно, причем ледяные волны шли изнутри от сердца…

У нее была трогательно худенькое тело, плоский девчоночий живот, только грудь была полной.

Ольге исполнилось двадцать три года, а выглядела она юной и светлой. Я никогда до этого не видел ее в обнаженном виде, поэтому мне даже во сне стало стыдно, и захотелось отвести глаза.

Но это же был сон, да и смотрел я не своими глазами, а чужими, и поэтому закрыть и отвести не мог, а только жадно всматривался в ее тело. По-моему я даже ощутил чужое желание, опаляющее жаром, идущим снизу.

Кто-то протянул руку из темноты и сорвал с нее лифчик. Грудь у нее была хорошей формы, розовые соски от волнения, а может и от холода, потемнели и затвердели. Я скрипнул зубами, предчувствуя близкий обморок от боли и тоски.

Но я спал, значит, даже это мне было недоступно, мог только смотреть, отмечая для себя каждого, кто касался ее тела. Глаза отвести по-прежнему не мог, мне становилось стыдно и больно, а от собственного бессилия кружилась голова.

У Ольги глаза потемнели, наливаясь внутренним страданием и болью.

У нее они были большими, всегда выделялись на лице голубым ярким пятном. Я как-то сказал ей, что именно ее взгляд заставляет видеть в ней ангела. Меня тогда очень поразил ее ответ:

— Ты знаешь очень больно, иметь такие глазища, даже солнцезащитные очки не спасают, особенно весной и летом. Я капаю разные лекарства, которые мне выписывают, но это не помогает. В них попадает слишком много света, оттого они болят и гноятся. Если у ангелов такие же глаза, как у меня, мне их искренне жаль, им очень больно жить у нас на земле…

Ангелам всегда больно жить на земле…

Ольга беспомощно смотрела перед собой, прикрывая локтями грудь. Слезы бежали по щекам, попадали на шею, потом катились вниз по телу, оставляя мокрые дорожки на плоском животе.

Она что-то шептала, я вглядывался в ее губы, пытаясь разобрать, что за слова она произносит. Нет, это была не молитва. Определенно, она называла имя. Мое имя. Максим…

Это был очередной болезненный удар, который бросил меня еще глубже в темноту, из которой продолжал наблюдать за тем, что происходит дальше. Ольгу бросили на кошму, сверху на нее упал кто-то обрюзглый, жирный и потный, с покрытой густыми черными волосами спиной — Шарик…

Я увидел почему-то еще раз ее лицо, словно тот, чьими глазами смотрел, встал на колени и наклонился над девушкой, желая запечатлеть в памяти каждую деталь…

В ее глазах по-прежнему блестели слезы, как крупные бриллианты, играющие в свете фар, а губы все так же шептали мое имя. Лицо ее было бледным, страдание изменило его, наполнило морщинками, она словно старела на глазах, а может быть, и умирала. Смерть же не всегда происходит от ран, многие умирают от тоски, просто не осознают этого…