Стивен Эриксон - Врата Смерти(пер. И.Иванова)

К цепи узников возвращались солдаты. Следом за ними, все так же медленно, двигались «красные мечи», тесня оцепеневших горожан. Словно в отместку за нарушенный порядок, солдаты и всадники восстанавливали его ударами мечей и копий. Когда первые жертвы распластались на мостовой, толпа бросилась врассыпную.

По подсчетам Фелисины, к моменту выхода из Восточных ворот в цепи было около трехсот человек. Сейчас тех, кто мог держаться на ногах, осталось не больше сотни. Многие лежали неподвижно или корчились от боли. В иных скобах болтались оторванные по локоть руки.

— Вовремя явились, медноголовые, — презрительно бросил Бодэн, щурясь на приближающихся солдат.

Геборий сердито сплюнул. Глаза его пылали гневом.

— Что, Бодэн? Думал, толпа тебя вызволит? Хотел задобрить оборванцев, погубив чужую жизнь? Солдаты так и так разогнали бы это отребье, и старуха могла бы остаться в живых.

Бодэн медленно повернул к нему окровавленное лицо.

— Остаться в живых? Ради чего, жрец?

— Ты взял на себя право решать, сколько ей жить? Подумал, что она все равно не выдержит плавания?

— Терпеть не могу заключать сделки со всякой швалью, — с расстановкой произнес Бодэн.

Фелисина смотрела на три фута цепи, отделявшей ее от Бодэна. Ей не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем. Ей вообще не хотелось думать.

— Довольно сделок, Бодэн, — неожиданно для себя сказала она разбойнику.

Бодэн сощурился. Слова этой девчонки, которая была не в его вкусе, почему-то задели его.

Геборий тоже посмотрел на Фелисину. Поймав на себе взгляд историка, она отвернулась, охваченная смешанным чувством бунтарства и природный стыдливости.

Тех, кто мог двигаться, солдаты вывели за городские стены и погнали дальше — по Восточной дороге, которая оканчивалась у портового городишки с выразительным названием Горемыка. Там их уже поджидали адъюнктесса Тавора со свитой и невольничьи суда, готовые отплыть в Арен.

Крестьяне, стоявшие вдоль дороги, не плевались и не швыряли камней. Тупая опечаленность — так оценила Фелисина выражение на их лицах. Она не знала, чем вызвана их печаль. Фелисина убедилась, что очень многого не знает. Но синяки и ссадины на ее нагом теле говорили ей, что жизнь уже начала восполнять этот пробел.

Вращающийся столб песчаной пыли удалялся в просторы Панпотсун-одхана — пустыни, где нет дорог. Еще немного — и он станет призрачным. Сидя на кромке плоской, выветренной горы, Маппо Рант смотрел ему вслед. Глубоко посаженные беспокойные глаза трелля были одного цвета с песком, почти не выделяясь на бледном скуластом лице. В волосатой руке Маппо держал зеленый клин эмрага — местного кактуса, который он ел, не обращая внимания на ядовитые колючки. Стекавший сок окрашивал подбородок в голубоватый цвет. Откусив очередной кусок, Маппо принялся медленно жевать.

Икарий, сидящий рядом, развлекался тем, что бросал вниз камешки. Вот еще один голыш, подпрыгивая, понесся по каменистому склону. Поношенное одеяние странника духа давно утратило свой первоначальный оранжевый цвет. Солнце пустыни изменило и серую кожу Икария, сделав ее оливково-зеленой, будто кровь его отца откликнулась на древний зов этих земель. Длинные, заплетенные в косичку черные волосы были мокрыми от пота.

Маппо выковырял из передних зубов сплющенную колючку.

— Твоя одежда совсем выгорела, — сказал он, готовясь снова приложиться к кактусу.

— Теперь это не имеет значения, — пожал плечами Икарий. — Особенно здесь.

— Даже моя слепая бабка не вынесла бы твоего наряда. Помнишь, как в Эрлитане все на нас пялились? Танносы, как ты заметил, низкорослые и кривоногие.