Олег Будилов - По дороге к высокой башне (СИ)

— Можете не слушаться. Оставайтесь, если хотите, но через пару часов вы все умрете.

Не все поверили Химону. Для большинства он был просто монах — изгой, отправленный на огороды в назидание другим. В монастыре многие надсмехались над ним и не воспринимали всерьез. Я бы и сам наверно ему не поверил, если бы не присутствовал при разговоре с владыкой. И все-таки нашлись те, кто послушался толстяка. Несколько человек быстро собрались и покинули монастырь. Не знаю сколько всего братьев решило остаться. Я видел, как два старших монаха вернулись в храм и затворили главный вход, как несколько послушников бежали в сторону гостиницы для паломников. Очень скоро двор опустел. На земле осталось несколько порванных тюков и сломанная тележка.

Мы с Химоном поднялись на стену. Бредущий по дороге караван был хорошо виден, братья не успели далеко уйти. Они уже миновали нетронутый участок степи, на котором колыхалась высокая трава, росли редкие деревья и кусты. Монастырские огороды были дальше к западу, урожай давно убрали, поэтому издалека перепаханная земля казалось черной словно уголь. Первые поля расчищали поближе к городу, на случай набегов или степного пожара. Владыка собирался довести огороды до самых монастырских стен, но не успел.

От десяти нанятых стражников осталось четверо, остальные в суматохе разбежались. Мы столкнулись с ними возле центральной башни.

— Здравствуйте, добрые люди, — сказал Химон, с интересом разглядывая двух крепких молодых парней, седого мужчину и мальчишку моего ровесника, — а вы что же с остальными не ушли?

— А ты почему остался? — без всякого почтения поинтересовался пожилой стражник.

— Владыка болен, идти не может, — сказал Химон, — а я без него никуда.

Стражник нахмурился.

— А мы за эту работу деньги взяли. Если уйдем боги нас накажут.

Монах понимающе кивнул.

— Верующие значит. В преисподнюю боитесь попасть?

— Боимся.

— А не боитесь, что нас здесь кочевники всех порежут?

Старик вздохнул и с тоской оглядел свое воинство. Взгляд его задержался на мальчишке. Они были чем-то похоже, наверно родственники.

— Боги уже все решили, — сказал он, — если нам суждено здесь умереть значит так тому и быть.

Химон приказал стражникам запереть ворота. Охрана не стала перечить незнакомому монаху. Казалось они были даже рады тому, что наконец нашелся человек, который знает, что нужно делать. Разительная перемена, которая произошла с земледельцем не переставала меня удивлять. Из обжоры и лентяя он на глазах преобразился в деятельного и серьезного мужа. Владыка разговаривал с ним, как со старым другом, многие братья и даже стража послушались его.

Поговорив с охраной Химон отправился гулять по стене, а я словно привязанный следовал за ним по пятам.

— Почему мы не ушли с остальными? — наконец не выдержал я, — ты же сказал, что оставаться в монастыре опасно.

— Не трясись, — проворчал монах, — успеешь удрать.

Он остановился, огляделся и направился на западную смотровую площадку, с которой можно было разглядеть далекие стены Пауса. Там он уселся на маленькую скамеечку, которой пользовались наблюдатели, сложил руки на объемном животе и замер, похожий на большой ноздреватый сугроб.

— Сходи в кладовую и принеси нам чего-нибудь поесть и выпить, — неожиданно сказал он.

Я удивленно уставился на него.

— Как я туда попаду?

— Иди, иди, — Химон махнул рукой, — сам все увидишь, ключники давно разбежались.

Я нехотя спустился со стены и попробовал пройти через главный вход, но дверь оказалась заперта. Пришлось опять воспользоваться потайным проходом и идти через трапезную. Страшный мешок пропал, видимо кто-то убрал его подальше, но казалось, что отвратительный запах никогда не выветрится из залы. Я быстро пересек комнату и по винтовой лестнице спустился в подвал. Химон оказался прав, из трех кладовых одна оказалась открыта. Замок просто выломали из двери вместе с куском доски. Внутри все оказалось разгромлено, мешки вспороты, ящики с овощами перевернуты. Горох, лук и картошку рассыпали по полу, в углу из разбитой бочки вытекло остро пахнущее подсолнечное масло, у входа блестели осколки бутылок и темнели винные пятна. Я в ужасе смотрел на испорченные припасы. Часть продуктов унесли, а то что осталось зачем-то сбросили на пол. Интересно кто все это натворил? Неужели монахи настолько обезумели, что напоследок разграбили собственную кладовую или это порезвились стражники, когда решили оставить обитель на произвол судьбы?