Мария Семенова - Бусый волк. Берестяная книга

Имя рисовальщика, сумевшего передать благодатный свет этой Радуги, обрело бы бессмертие.

Мавут наконец очнулся от потрясения и вновь рванулся вперед. Чудеса чудесами, а беглецы все равно будут схвачены. И подарены Хи-зуру…

Но что случилось?

Туда, где только что пылал костер, теперь низвергался водопад прозрачного лунного света.

Мавут почуял неладное.

— Не дайте им уйти! Стреляйте! Стреляйте!..

Его приказы всегда исполнялись мгновенно.

И не было вины Мавутичей в том, повеление запоздало. Меалон уже вел в поводу Гзорлика, на спине которого устроился Твердолюб, а за стремена с разных сторон держались Бусый и Таемлу. Вот они свободно и неторопливо вошли внутрь лунного водопада и начали подниматься по нему прямо к Радуге, ступая точно по тверди. А стрелы, посланные им в спину, отскакивали от незримой стены.

— И-й-а-а-р-р-ха-а-а-ха-а-а-а-а!

Мавут рванул из ножен меч саккаремского Стража. Увенчанный волшебным камнем. Почти всесильный… Поднял высоко над головой… И, ощущая в ладони нестерпимое жжение, отвел клинок в широком замахе…

Свистнул рассекаемый воздух. Разящая сила устремилась вперед, к лунному водопаду, чтобы рассечь, уничтожить его, стереть с неба Радугу… сбросить дерзких беглецов наземь…

Чудовищный удар достиг цели. Обрушился на невесомый поток дрожащего серебра. И… отразившись в зеркале небесного Света, устремился назад…

Мавут был нечеловечески быстр, и лишь эта быстрота спасла его. Он успел отбросить меч и что было сил прыгнуть далеко в сторону.

Все же его зацепило, и крепко. Так, что способность мыслить и чувствовать надолго покинула Владыку. А когда возвратилась…

Мавут увидел склонившееся к нему лицо, перекошенное улыбкой жуткого предвкушения. Обгоревшее, смятое, бесформенное, но некоторым чудом еще узнаваемое. Лицо мертвого Хизура.

Лишившись возможности дотянуться до тех, кто засыпал его камнями три дня назад, ученик пришел за учителем. За человеком, который много лет назад убил его по-настоящему. Сжег человеческую душу, оставив тело пустым.

Ощутив на горле холодные руки, Мавут закричал. Он бился на земле, силясь дотянуться до рукояти меча. Запах тлена бил в ноздри…

А Бусый, Таемлу, Меалон, Твердолюб и Гзорлик шагали вверх сквозь огромное, залитое серебряным светом небо. Земля отдалилась, но Радуга несла их на ладони, кругом была пронзительная чистота звезд, и где-то впереди уже мерцала Светынь.

— Бажана, — прошептал Твердолюб. — Я иду к тебе… Иду домой…

Уразивший, уражать — поражать, наносить раны, увечить.

Булыч — нечистоплотный торговец, не брезгующий краденым.

Голсана — лысина.

Бобыня — чванный, спесивый человек

Лисутка — человек-«лиса», хитрый льстец.

Меньшак — младший родственник.

Чтобы кольчуга обеспечивала реальную защиту, ее надевали не в качестве нательной маечки, а на толстую кожаную, войлочную или стеганую куртку на подобие современного ватника. Подобное облачение было весьма обременительно, особенно по летней жаре, поэтому кольчуги надевались непосредственно перед сражением. К сожалению, об этом не задумыва ются авторы «исторических» фильмов, которые за ставляют своих персонажей носить кольчуги чуть ли не вместо домашних пижам.

Вжиль пошел — собрался выжить.

Пасека — здесь: просека. Привычное нам значе ние это слово приобрело от обыкновения устраивать пчельники на лесосеках.

Зыбелица — опасная трясина.

Балта — здесь: заболоченная низина между холмами.

Бучило — здесь: окно в болоте.

Зыля — ржавое болото.

Дрязга — здесь: болото, заросшее лесом.

Мшара — моховое болото.

Трясун — «трясущаяся» под ногой поверхность болота.

Коренник — сплетение корней болотных трав и кустов, образующее торфяной слой.

Сувой — место столкновения встречных тече shy; ний.

Стерва — мертвечина, падаль.

Вышь — возвышенность, высота.

Ражий — крепкий, сильный, матерый, здоровый, годный, красивый.

В нашей реальности персонажи древних легенд зачастую творят абсолютно жуткие дела, которые мы ничтоже сумняшеся объясняем «жестокостью нравов» минувших эпох. Между тем сказители имели в виду лишь выразить эпическое величие своих героев, сто ящих поистине за гранью привычной морали, пока зать запредельную грандиозность их страстей, под черкнуть невозможность судить их обычным человеческим судом. Естественно, в бытовой жизни попытки копировать подобное поведение встречали резкое не приятие как антиобщественные и опасные (если про исходили вообще). Поэтому огорчают и смешат попытки современных романистов описывать, скажем, исторических викингов красками, напрямую почерп нутыми из «Старшей Здцы» и героических древнегер- манских легенд. Это, с некоторой натяжкой, при мерно то же, что судить о реальной полиции по пуле непробиваемым и пользующимся вседозволенностью героям полицейских боевиков.