Мария Семенова - Бусый волк. Берестяная книга

Почти сразу из тьмы выдвинулись, прикрываясь тяжелыми щитами, десятка три Мавутичей.

Сам Владыка шел впереди без всякой брони. Нес в руке свое излюбленное оружие — копье. Меа-лон выстрелил, Мавут, не сбивая шага, небрежно отмахнулся копьем, стрела-срезень свистнула мимо.

— Объясни, Шульгач, этому землекопу, что стрелять в меня без толку… Я всегда получаю то, чего пожелаю. Я смотрю, у вас с собой еще и дев…

Владыка не сумел договорить до конца начатое слово.

Меалон отложил бесполезный лук и хладнокровно взялся за верную пращу. Раскрученный ремнем, камень со страшной силой устремился вперед. Наученный промахом, Меалон даже не пытался целить в Мавута. Камень грохнул о край ближнего щита и отскочил Владыке прямо в висок.

Мавут пошатнулся, струйка крови норовила затечь ему в глаз…

Новый камень лишь высек со звоном искры из каменистой земли и ушел куда-то вверх.

Мавут снова захохотал. Его пытались убить! Его, Владыку, уже осененного сиянием всемогущества!..

…А совсем рядом с ним шел Хизур. Шел и улыбался. Бусый думал, что успел уже повидать самое скверное, но теперь понял, что ошибался. Сладкая улыбка на залитом черной кровью, страшно изуродованном лице мертвого Хизура была полным и окончательным ужасом. И она приближалась. И Круг, наверное, больше не мог Хизура остановить.

Бусый не заорал и не кинулся наутек лишь потому, что на это не было сил. Ноги отнялись, сердце споткнулось и повисло на ледяных иглах страха. Вот сейчас мертвый Хизур еще шире расплывется в улыбке… протянет к нему руки…

Он повернулся к Таемлу и спросил:

— Ты подаришь мне бусину?

Она заморгала, приходя в себя, зеленые глаза ожили.

— Я еще не жених, но Предок Волк даст мне Посвящение, — торопливо продолжал Бусый. — Я вплету твою бусину в косу, а с тобою пребудут мои верность и мужество. Я вырежу для тебя прялку, и на ней будет сидеть симуран…

Мавуту с Хизуром оставалось пройти считаные шаги.

— Вот… — Таемлу поспешно откручивала пронизку от своего жреческого ожерелья. — Вот, возьми… Я тоже тебя люблю…

Дружный смех, раздавшийся из-за мраморного исполина, несколько озадачил Мавута, он совсем другого ждал от обреченных беглецов…

— Молитесь, дети, — выпуская последнюю стрелу, проворчал Меалон. — Нам с Твердолюбом… Да что говорить… А на вас грехов нет, вы еще ничего худого в жизни не сделали… Может, Те-Кто-Хранят-Круг вас и услышат…

Бусый вовсе не считал себя таким уж безгрешным, но с этим некогда было разбираться. Он крепко взял за руки Таемлу — особым образом, как учил Горный Кузнец. Вызвал внутреннюю улыбку…

Он и сам не мог бы сказать, что это была за молитва. Звучали ли в ней слова, и если да, то какие? Или он просто завыл, бросив в Небеса клич своего рода? Просил ли помощи у Тех-Кто-Хранит-Крут — или рассказывал Им, как это невозможно, чтобы Таемлу замучил и утащил с собой мерзкий мертвец? Все внешнее было неважно. Имело значение лишь то, что Бусый вновь ощутил дыхание потока Силы и растворил себя в нем, устремляясь вслед за бушующим пламенем вверх. Всем своим существом — к невидимым за тучами звездам, к защитнице Луне. Отдал все силы, щедро подарил их Огню, чтобы рыжекудрый сумел превозмочь Тьму, пробить давящие тучи, вырваться на свободу.

И почувствовал, как Таемлу, помогая, тоже отчаянно бросила всю себя ввысь…

Пламя костра взвыло с таким оглушительным торжеством, что от неожиданности Мавут даже остановился. В спину сразу ткнулся Хизур, но Владыка не заметил прикосновения. Ему открылось зрелище, равного которому он не видел никогда в жизни. И даже не подозревал, что такое вправду возможно.

Костер исчез, превратившись в свистящий огненный столб, в исполинское копье, в отточенную пылающую стрелу. Мраморных исполинов озарил неистовый свет…

И грянул удар. На земле родилась молния и ударила в тучи. Она пропорола их, разметала, огненной метлой вымела с неба. В омытой черноте замерцали скопища ярких звезд, выплыла огромная Луна, излила на горы и лес мягкое целительное серебро… Ветер подхватил мокрые обрывки туч и понес, превращая в кружевную молочную рябь…

Если бы некий рисовальщик сумел достойно запечатлеть эти звезды, лунный лик и разлет облаков, — он прославил бы свое имя на столетия вперед.

Но главным в распахнувшемся небе было все же не это.

Милосердная. Кан послала им радугу. Лунную Радугу. Величественную и огромную. Простершуюся прямо над головой. От окоема до окоема… Из чистейшего серебряного света. Ярко-белая нить посредине — и расходящиеся по обе стороны, постепенно меркнущие полоски…