Никос Зервас - Греческий огонь

НАС УНИЖАЮТ!

РОДИНА В ОПАСНОСТИ!

БОЙКОТИРУЙТЕ!

ПРОТЕСТУЙТЕ!

Сарра внутренне сжалась, как дикая кошка перед прыжком. С вечера она мало говорила, старалась ни на что не отвлекаться.

Теперь ведьма склонилась перед столиком в закопчённой нише, вдыхала запах палёной кожи, снова и снова сверлила взглядом портрет синеглазого мальчика, убранный кровавыми цветами…

— Ты хочешь быть особенным… — шептала она сквозь зубы, подливая масла в чёрную костяную плошку. — Быть лучше других… Вокруг только быдло, быдло… А ты талантлив, отважен, ты самый-самый… Ах, какая у тебя будет известность, какая слава!

Из угла монотонно позвякивал бубен. Бубнила, изредка привизгивая, дежурная заклинательница, накликивая даймонов перед атакой. Невидимые воздушные силы уже собирались — пёстрые мохнатые бумажки на паутинках, свисавшие с потолка, начали тихо, нервно пританцовывать.

Не глядя, Сарра сняла с полки блестящую, красную, заляпанную салом глиняную фигурку. Пузатый индусский божок. Поставила его против портрета, глаза в глаза.

— Властолюбие?.. Оч-чень хорошо.

Неуловимые царевичи являлись на московских улицах всё чаще — худые и пухлые, низенькие и долговязые, они собирались во дворах и сквериках Бульварного кольца: бренчали на гитарах, грозно потрясали игрушечными пистолетами. С наступлением темноты начинались атаки на бил-лборды с рекламой «Основного телеканала»: их густо закидывали помидорами. Наконец, много шума наделало интервью Ивана Царевича, данное подростковому журналу «Вау!» Фотографию Царевича закрывал тёмный прямоугольник, скрывавший верхнюю часть лица. Заголовок гласил:

ПОКА Я ЖИВ,

НИКАКАЯ ПИСУЧАЯ ТЛЯ

НЕ ПОСМЕЕТ КУСНУТЬ РОДИНУ

В тот же день дерзкий мальчишка с затемнённым лицом (снимали против света) пояснил свою позицию в интервью телеканалу «Око»:

— Если взрослые не могут защитить честь России, этим займутся подростки. Ни одна муха не дерзнёт нагадить на Российский герб!

В ответ на недоумение журналистки («Чего Вы добиваетесь? У Вас вообще есть какие-то ценности в жизни?») мальчишка высокомерно заявил:

— Наша ценность — Россия. Мы хотим ею гордиться. Имеем такое право! Какого хрюна в собственной стране нас грузят, что мы хуже всех на планете? Да мы лучше всех в Галактике! Мы — самый добрый, умный и сильный народ! И пусть заткнутся вонючие скунцы. Я с этим клеветником опять готов биться, если он хочет. За ним остался выстрел… Вы слышите меня, Кунц? Выбирайте оружие, Царевич к вашим услугам!

Новость молнией облетела эфир: «неуловимый московский гаврош назначает дату повторной дуэли». Мальчишка был конкретен:

— На Болотной площади. Там, где казнили разбойников Стеньку и Емельку. Теперь там будет казнён разбойник Эрнестка. Пусть приходит завтра в полдень, я буду ждать.

Черноглазый баловень, талантливый волшебник Лео мчался по московским улицам на дорогом итальянском байке с ракетным рёвом, блестящими рогами и пафосным вычу-ром бешеных крыльев.

Облачённый в моднейшую мотоциклетную куртку, алую с пепельным, Лео скользил, изящно повиливая среди грязных автомобилей, безудержный, презирающий заторы, — и бессмертная тёмная душа его летела выше и даже чуть впереди, на уровне двадцатых этажей, над густой и грязной паутиной проводов — летела в компании нескольких хохочущих суккубов, хохотала и презрительно плевала на крыши троллейбусов.

Проносясь мимо памятника Достоевскому, Лео со смехом думал о том, какой нелепый это памятник: писатель будто елозит мягким местом по камню, опасаясь потревожить геморрой. Очень скоро москвичи узнают всю правду о людоеде-писателе. И памятник ему уберут, поставят на его месте новый. Почему-то подумалось Лео, что здесь непременно должен быть памятник премудрой колдунье Елене Блаватской. Тут и библиотека рядом, храм книжной мудрости, вот и логично будет.

И улицу мы назовём по-другому, — смеялся Лео. — Что за корявое слово — «Воздвиженка»? Будет улица Теософов. Далее — Рерихов бульвар. И памятник высокоумному художнику тоже воздвигнем, вместо носатого Гоголя. Доказано в прессе, что он был вампир? Доказано. Значит, долой. И Пушкина к лешему с пьедестала, вместо баловня — «мартышки» взгромоздим, пожалуй, многофигурную композицию: мастера Булгакова и заказчика Воланда, рука об руку, со взорами, вперенными в даль Тверского бульвара.