Фиона Макинтош - Мост душ

Мона выложила самые интимные подробности своей жизни, а вот история гостьи не вызвала ни малейшего интереса. Или ее волновала только собственная персона, или женщина была достаточно умна и понимала, что большинство гостей предпочитают не обсуждать свои дела. Странно, обычно хозяева постоялых дворов и им подобные лица имеют репутацию людей чрезмерно любопытных, подумал Уил. Он поблагодарил вдову и дал ей еще несколько монет за благоразумие, потому что женщина даже не поинтересовалась, почему Илена путешествует одна.

Мона предупредила, что ужин будет подан вечером, на закате. Уил поморщился и вежливо спросил, нельзя ли в виде исключения прямо сейчас принести ему в комнату поднос с едой. Он рассказал Моне и об усталости, и о недомогании, и о том, что силы у него на исходе. Его жалобы вызвали у Моны искреннее сочувствие. Определенно, так откликаться на чужие проблемы могут только женщины. Конечно, нельзя забывать и о тех монетах, которые звенели в кармане платья гостеприимной вдовы. Так или иначе, но на молодую госпожу женщина смотрела уже с явной симпатией.

— Посмотрю, что можно для вас приготовить, дорогуша, — сказала она. — Кстати, в вашем возрасте я ужасно страдала в эти дни. А мой муженек Гарт ни капли мне не сочувствовал и заставлял исполнять супружеские обязанности. — Уилу совсем не хотелось это знать, но, видимо, Мона Дей давно изголодалась по новым слушателям, поэтому ему пришлось изобразить на лице полное внимание. — А боли! Упаси меня Шарр! Мне казалось, я вот-вот умру, — продолжала она. — Моя мама тоже не жалела меня. Она говорила, мне следует привыкать к ним, потому что они будут проклятием почти всей моей жизни. Моя мама, как вы понимаете, была очень сильной женщиной. Отец умер, когда она была совсем молодой, оставив ее с кучей ребятишек и без копейки денег. Она тоже испытывала боли в эти дни, и продолжалось это не меньше недели каждый месяц. Работать она не могла, и мы часто ходили голодными.

Вдова, судя по всему, намеревалась продолжать рассказ о матери и ее ежемесячных проблемах со здоровьем, но Уил притворился, что с ним вот-вот случится обморок, и Мона, прервав монолог, побежала за мокрой салфеткой и нюхательными солями. Когда он решил, что пора приходить в чувство, женщина предложила ему помыться. В доме было помещение, предназначенное для этих целей.

— У меня есть особые травы, которые облегчат вам боль, дорогуша, — сказала она.

Уил был очень ей благодарен и сказал об этом. Его слова вызвали широкую улыбку на лице женщины.

— Я вам сейчас принесу листьев малины. Пожуйте их, госпожа. Ужасны на вкус, но гораздо эффективнее при вашем состоянии, чем слабый отвар.

Уил еще раз поблагодарил женщину и позволил ей проводить себя в комнату для мытья, где в одном углу находился сток, а в другом — огромная бочка, готовая поглотить измученное тело Илены. Он был бы счастлив помыться и в холодной воде, но Мона даже слушать не стала.

— Чтобы снять боль, дорогуша, нужна горячая вода.

У Уила не было желания объяснять, что боль уже прошла, и ему хочется только уединения и покоя, поэтому он позволил ей продолжить суетиться. Несколько юношей, которым она платила, стали носить из кузницы, где на огне постоянно стоял большой котел, кувшины с горячей водой. Удовольствие, которое, закрыв дверь, Уил получил, избавившись от болтовни Моны и забравшись в бочку, было, возможно, лишь чуть-чуть меньшим, чем от первого поцелуя с Валентиной, когда он был Роменом.

Позже он поел холодного мяса, горячей картошки со сметаной и немного сыра. И, наконец, нырнул в кровать, застеленную изношенными, но чистыми простынями. Уснул Уил почти моментально.

Проснувшись, он не сразу понял, где находится. Снаружи было темно и тихо, как в могиле. Мона оставила в комнате свечу. Он проспал не менее двенадцати часов. Стараясь не шуметь, чтобы не беспокоить хозяйку, он умылся из кувшина, стоявшего в комнате, и быстро оделся в пыльный, но очень удобный костюм для верховой езды. Уилу не хотелось уходить из дома, не поблагодарив хозяйку, но так как написать записку не представлялось возможным, единственным способом выразить признательность оставались деньги, которые он и оставил на разобранной постели. Уил подумал, что вряд ли она будет вспоминать о молодой женщине, останавливавшейся в ее доме, но если и будет, то по-доброму — из-за ее щедрости.

Он не мог рисковать и бродить в темноте по дому. К счастью, комната находилась на первом этаже, поэтому Уил открыл окно и тихо спрыгнул на землю, перекатившись, как его учили еще в детстве. На опушке небольшого леса, окружавшего деревню, Уил, видимо, испугал барсука или какого-нибудь другого ночного зверька, тот заверещал и помчался обратно в лес. Он постоял немного, прислушиваясь к звукам леса — ничего необычного. Тем не менее Уил направился к конюшне, предприняв все возможные меры предосторожности. Как он и ожидал, мальчик, работающий в конюшне, крепко спал, и Уилу стоило немалых трудов растолкать его и заставить понять, чего от него хотят. Когда конюх наконец пришел в себя и признал Илену, то указал пальцем на стойло и пробормотал что-то невнятное. Уил обрадовался, найдя свою лошадь на месте, быстро оседлал ее и выехал из конюшни, стараясь производить как можно меньше шума.