Майра: Оливия и Смерть

MAYRA

Резиденция герцогов Э. напоминала лабиринт Минотавра. Подобно знаменитому дворцу древних критских владык, она когда-то представляла собой непритязательное низкорослое здание, которое на протяжении последующих трёхсот лет обрастало всевозможными пристройками, верандами, террасами, галереями… Некогда стоявшие на отдалении от господского дома флигели и хозяйственные постройки внезапно врастали в общий круг, меняли свой простецкий вид и становились новыми комнатами, коридорами и залами. Поговаривали, что в приёмной личного секретаря герцога Оттона Э., Ролана Ляйцера, переделанной в незапамятные времена из дубового амбара, до сих пор попахивает прелым зерном…

Некоторые комнаты получились совсем без окон, зато из других посетитель мог заглянуть в соседние покои через незаделанные оконные проёмы, теперь изукрашенные резьбой, витражами, причудливыми переплетениями вьющихся растений. Здесь запросто можно было заблудиться, и Патрик неизменно поражался расторопности и безошибочному чутью здешней прислуги, многочисленной, бесшумной и прекрасно вымуштрованной – служившей здесь поколениями, как поколениями правили герцоги Э.

Зал для приёмов, принадлежавший старой герцогине Лодовике, имел множество фигурных окон, выходивших частью во внутренний дворик – один из десятка, – а частью – в соседнюю залу, где герцогиня любила играть в трик-трак по старинке, при свечах. На её территории, занимавшей два этажа в одной из самых старых пристроек, вообще не было электричества. Герцогиня Лодовика не верила в окончательную приручённость Господних молний и всегда вздрагивала, когда над бальной залой её младшего сына, Эдварда, вспыхивали огромные электрические люстры – роскошное новшество, привезённое им из-за туманного пролива с ещё более туманного острова.

Герцогиня была высокой, худой, как палка, и сурово-догматичной, как предписывала её религия. Последней она посвящала всё больше времени, в её комнатах постоянно мелькали люди в тёмно-коричневых рясах, такие же худые, высушенные временем и жёлчностью, как она сама. Кто-нибудь из них неизменно присутствовал за обедом или ужином, занимая подчёркнуто скромное место на краю стола, но не отказываясь от изысканных яств. Герцогиня, при всех своих пуританских наклонностях, питала необоримую слабость к французской кухне.

Вот и сейчас за обедом у неё присутствовали двое "рясоносцев", как про себя называл их Патрик: настоятель местного монастыря отец Викторий и какой-то юный монашек, не то послушник, не то из недавно принявших постриг. Кроме них, все лица были постоянны – две старушки, которым в последние два года посчастливилось ходить в приживалках самой герцогини; её обычная компаньонка – никогда не слывшая хорошенькой, а с годами и вовсе увядшая болезненная девица; личный секретарь герцогини Лодовики Антоний Парст; музыкант и регент кафедрального хора Йохан Дайгель и старший внук герцогини Вальтер, которому недавно стукнуло пятнадцать. И, разумеется, Патрик Нейл, придворный стихотворец, человек всё ещё довольно приятный и не до конца опустившийся, несмотря на пристрастие к красному вину и муслиновым нарядам залётных дам-провинциалок.

Обед неспешно, даже скорее вяло, продвигался к своему завершению. Уже подали фрукты и мороженое, а остатки дичи унесли, так что у молодого монашка щёки горели от приятного возбуждения, в то время как его зрелый собрат с тоской обводил взглядом стол в поисках достойного сопровождения к мозельскому.

Патрик вполне разделял чувства последнего. Мода на мороженое пришла в герцогство недавно, всё из той же Франции, и стихоплёт никак не мог дождаться, когда же она наконец уйдёт куда-нибудь ещё. Он терпеть не мог сладкое.

Поскольку большинство присутствующих встречалось за этим столом почти ежедневно, разговор был отрывистым и лишённым энтузиазма. Старушки-приживалки чопорно перемешивали мороженое в хрустальных тонконогих вазочках, изукрашенных серебром. Компаньонка меланхолично кромсала на ломтики великолепное, неправдоподобно красивое яблоко. Музыкант ел, то и дело промокая рот белоснежной крахмальной салфеткой. Секретарь Антоний Парст, вольно – насколько позволяло присутствие царственной особы – откинувшись на стуле, беседовал с настоятелем о том, как последний распорядился пожертвованиями герцогини монастырю. Патрик рассеянно пил мозельское. Внук герцогини сидел прямо, положив на стол узкие белые кисти рук, никогда не знавших работы, и переводил взгляд с одного из обедающих на другого, особенно долго задерживаясь на губах того, кто в эту минуту говорил. Вальтер с детства был глухим, с тех пор, как ещё в младенческом возрасте едва не умер от скарлатины.