Майра: Оливия и Смерть

Это был молчаливый замкнутый мальчик, высокий и костистый, подобно всем герцогам Э. У него были вьющиеся белокурые волосы, густые, как у его матери, и серые глаза, взгляд которых был не по возрасту пристальным и взрослым. Черты лица казались невыразительными до тех пор, пока он не приходил в волнение или не начинал сердиться. Вдохновение и гнев вызывали на его щеках румянец, а в глазах – какой-то особенный блеск, делавший Вальтера неожиданно привлекательным. Говорить мальчик умел хорошо, но стеснялся – долгая глухота не дала ему научиться как следует управлять громкостью и тембром голоса. Он не мог знать этого наверняка, но, должно быть, чувствовал.

Герцог Оттон любил Вальтера, как любят болезненное умное дитя – горячо, мучительно и без надежды на то, что этот ребёнок когда-либо займёт его место на троне. Других наследников у Оттона не было.

Как ни странно, Патрику нравились обеды у старой герцогини. Здесь он мог расслабиться и получать удовольствие от хорошей еды, спокойного общества и ни к чему не обязывающих разговоров, в которых, зачастую, можно было и вовсе не участвовать до тех пор, пока герцогиня Лодовика не обратится к тебе напрямую. Старуха любила нравоучения, но выражалась всегда кратко и энергично, поэтому не слыла занудой. Оба её сына, правящий ныне Оттон и его младший брат Эдвард, почитали мать и временами даже делали вид, что прислушиваются к её советам. Впрочем, с каждым годом у Лодовики всё реже просыпалось желание вмешиваться в дела герцогства. Она теперь гораздо больше думала о Боге.

– Мне нынче был сон, – сказала внезапно Германия, старшая из старушек-приживалок. Их скупой разговор, до этого больше напоминавший перешёптывание, вдруг сделался неожиданно громким. Лодовика услышала последнюю фразу.

– Что ты говоришь, Германия? – спросила она, оторвав взгляд от лица настоятеля и переводя его на говорившую. – Ты плохо спала?

Вальтер, заметивший, куда смотрит бабка, тоже повернул голову. Внезапно оказалось, что внимание всех приковано к старушке-приживалке, которая явно чувствовала себя неуютно под устремлёнными на неё взглядами.

– Я говорю, ваша светлость, что сегодня ночью мне приснилось кое-что странное.

– Что же это было?

Германия замялась.

– Мне снилось, ваша светлость… Мне снилось, что я опять молода и встретилась с Густавом, моим женихом, который погиб. Я рассказывала вам о нём, помните?

Германия была, в некотором смысле, дважды вдовой. Её супруг, один из старших офицеров герцогской лейб-гвардии, был несколько лет назад случайно убит на учебном стрельбище срикошетившей пулей. Его гибель явилась для Германии большим ударом, но, по мере того, как текло время, сознание уносило старую женщину к ещё более давней печали. В ранней юности у неё был жених по имени Густав, замечательно красивый, по её уверениям, молодой человек. Он пропал за неделю до свадьбы, и никто больше никогда не его видел. По прошествии двух или трёх лет его сочли мёртвым, и Германия вышла замуж за другого.

– Ты слишком часто вспоминаешь его, – сказала герцогиня. Тон её был ворчливым, но все знали, что она привязана к Германии, а истории о несчастной любви часто трогают её до слёз. – Вот он и пришёл к тебе во сне.

– Бог знает, как я о нём тоскую, – кротко отозвалась старушка.

– И что было потом? – с любопытством спросил молодой монах. Настоятель кинул на него недовольный взгляд.

– Мы встретились у ручья в вашем саду, – продолжала Германия, – там, где у вас растут сонные цветы. Они все почему-то стояли увядшие, склонив головки.

– Это дурной знак, – вставила другая старушка, Розалия. – Не так ли, святой отец?

Настоятель пожал худыми плечами.

– Господь посылает нам сны, чтобы предостеречь нас или наставить. Дьявол же насылает видения, полные соблазнов и заставляющие сомневаться в истинности нашей веры. Знаки Божии светлы, хоть иногда полны печали, знаки Вражеские – смутны и тревожны. Но распознать источник не всегда легко.

– Так что же было дальше? – снова не утерпел его молодой спутник, за что был награждён сразу двумя суровыми взглядами – отца-настоятеля и самой герцогини Лодовики.

– Мы гуляли среди цветов и беседовали. И вдруг я заметила странную вещь…

– Какую же? – обронил без особого интереса Йохан Дайгель, в очередной раз тщательно вытирая губы салфеткой и тут же поднося к ним ложку с десертом.

– У Густава были зелёные глаза! – взволнованно воскликнула Германия. – А ведь я точно помню, что раньше он был сероглазым, как ваш внук Вальтер.