Дэвид Геммел - Черная Луна

— Ну, этот явно не рассыпался в пыль, — заметил Тарантио.

— Это верно. Интересно, почему? Должно быть, он не стал искать себе пару, и у него не было кокона, чтобы возродиться к новой жизни.

— Я чую здесь зло, — проговорил Дейс. — Словно ледяное пламя, подстерегающее теплую живую кровь.

На стенах погребальной комнаты было высечено множество знаков, но Тарантио не сумел распознать ни одного из них. Здесь не было ни фресок, ни шкатулок, никаких вещей погребенного — кроме трех диковинного вида «кресел», стоявших у стены. Сиденья, набитые конским волосом, были разделены на две части, отстоявшие друг от друга дюймов на шесть, да к тому же под наклоном к полу. Спинки «кресел» тоже были мягкие, но только по верхнему краю.

Брун попытался сесть в одно из «кресел», и вид у него при этом стал самый нелепый — ноги раскорячены, спина неудобно согнута.

— Да нет, не так, — сказал Форин. — Дай-ка я тебе покажу.

Подойдя к «креслу», он помог Бруну встать, а сам опустился коленями на сиденья и, подавшись вперед, оперся могучими руками о мягкий край спинки.

— Позвоночник даротов не был приспособлен для обычных кресел, — пояснил великан и, поднявшись, сунул череп под мышку.

— В мирное время, — голос Форина странным эхом отдавался в стенах погребальной комнаты, — вот за этот скелет дали бы мешок золота, а статуя и вовсе принесла бы целое состояние. Теперь же нам повезет, если платы за череп хватит на добрый обед.

— А все же возьми его с собой, — посоветовал Тарантио. — Уверен, что и сейчас найдутся люди, которые охотно купят у тебя этот череп.

Он развернулся и, выйдя из погребальной комнаты, выбрался по грязи на свежий воздух. Брун и Форин последовали за ним. При ярком свете дня череп дарота казался еще более жутким, чуждым, нечеловеческим.

— Эльдеры, должно быть, обладали великой магией, если смогли уничтожить таких могучих существ, — сказал Тарантио.

Форин кивнул.

— В легенде сказано, что они уничтожили даротов всего за какой-нибудь час. Быть может, именно это эльдеры хотели проделать и с нашим войском, но на сей раз магия их подвела.

— Интересно, — сказал Брун, — а что ели дароты? Форин хохотнул и повыше поднял череп.

— Видишь вот здесь, в клюве, — зубы. Передние резцы острые, как кинжалы, а там, глубже, есть и коренные зубы. Дароты ели мясо и растения — как мы.

В этот миг земля под ногами снова задрожала. Форин выругался, но дрожь тут же исчезла. Все трое замерли, беспокойно прислушиваясь к своим ощущениям. Новый толчок был так силен и внезапен, что сбил их с ног и швырнул оземь. Череп выскользнул из руки Форина, ударился о камень и — разлетелся вдребезги.

Тарантио приник к земле, широко раскинув руки, и боролся с нахлынувшей тошнотой. Еще несколько минут земля дрожала и рокотала, а затем все стихло, и он, шатаясь, поднялся на ноги. Форин перекатился на колени и с грустью поглядел на остатки черепа.

— До чего ж я везучий! — вздохнул он и с усилием встал.

На следующий день к полудню путники увидели издалека шпили башен Кордуина. Стражник у городских ворот оказался давним знакомцем Тарантио, а потому они вошли в город без особых хлопот. На первом же перекрестке Тарантио и Форин распрощались и крепко пожали друг другу руки.

— Удачи тебе, великан, — сказал Тарантио.

— Надеюсь, Тарантио, и тебе фортуна улыбнется, — с широкой усмешкой отозвался Форин. — Приглядывай хорошенько за нашим простачком. Если отпустить его на вольные хлеба, он через неделю зачахнет с голоду.

Когда он ускакал прочь, Брун, который держался за стремя Тарантио, поднял глаза и спросил:

— Куда мы пойдем теперь?

— К купцу, который даст нам деньги.

— А почему он нам их даст?

— Это мои деньги, — пояснил Тарантио.

— А что мы будем делать потом? Тарантио тяжело вздохнул.

— Я научу тебя обращаться с луком и мечом. А потом ты станешь наемником, как я.

Брун на миг задумался.

— Я не очень-то быстро учусь, — с простодушной ухмылкой сообщил он.

— Знаешь, Брун, меня это почему-то нисколько не удивляет.

Сарино, пятый герцог Ромарк, был точной копией мужчины, который его зачал, — высокий, превосходно сложенный, черноволосый и синеглазый красавец. Именно поэтому так ненавидел его отец — низкорослый, кряжистый и светловолосый. Четвертый герцог Ромарк, человек нелегкого и жестокого нрава, женился по любви, но очень скоро обнаружил, что любовь эта не взаимна. Жена изменила ему с капитаном его же гвардии и на третий год их несчастливого брака забеременела от любовника.