Дэвид Геммел - Рыцари темного леса

Но вряд ли тамошние чудовища страшнее того, с которым он столкнулся сегодня.

Нет! Ему не преодолеть такого страха!

— Войди в дом, — сказал Руад. — Я хочу познакомить тебя кое с кем. — Мананнан вошел, и Оружейник поднес ему серебряное зеркало. Перед Мананнаном возникло лицо, которого он не видел шесть лет. Глаза в зеркале обвиняли его, и он отвел взгляд. — Нельзя больше убегать от себя, Мананнан. Нельзя жить с мыслями о своих друзьях, которые, быть может, томятся где-то в темнице. Я тебя знаю: ты будешь мучиться этим до конца своих дней. И ты не трус: будь ты трусом, я бы тебя не выбрал.

— Почему ты все-таки выбрал меня?

— Потому что ты способен выжить там, где страшно.

— Вечно ты со своими загадками, Оллатаир. Теперь я свободен, ты сам так сказал. Свободен от клятвы и от своего проклятого шлема. Мне нет больше нужды отправляться за ворота.

— В этом ты прав. Выбор за тобой и только за тобой. Но я готов молить на коленях, чтобы ты совершил это путешествие.

— Не надо. Это лишнее. Я поеду с тобой к воротам, как тогда. И попытаюсь… больше я ничего тебе не обещаю.

— Я открою врата прямо здесь, в горах. За ними стоит город, и там ты узнаешь, что стало с твоими друзьями.

— Будут ли мне рады тамошние жители?

— Они боги, Мананнан, мудрые и бессмертные. Ты найдешь Самильданаха, я знаю.

Решето сидел в большом доме, любуясь тремя дубовыми сундуками, где хранились его сокровища. Один сундук был до краев полон серебром, второй до половины — золотом. В третьем сверкали драгоценные камни. Перстни и ожерелья. Королевская дорога сделалась неисчерпаемым источником доходов, когда номадские семьи устремились по ней к морю, надеясь уплыть в Цитаэрон. Раньше Решето не только грабил, но и убивал проезжих, но если бы он стал продолжать в том же духе теперь, то перегородил бы трупами всю дорогу. Нынче он ограничивался взиманием дани. Скоро он разбогатеет настолько, что сможет бросить этот проклятый лес и поселиться где-нибудь в теплых краях. Там он купит себе дворец, полный юных рабынь. При одной мысли об этом Решето заерзал на месте. Он, конечно, не красавец. Силы ему не занимать, но ростом он не вышел и благородными пропорциями атлета не обладает. Сложение у него кряжистое, тело волосатое, руки несоразмерно длинны. В рабстве его называли Обезьяной и смеялись над ним и хозяева, и слуги. Потом он стал Решетом, потому что кормил из решета кур. Эта кличка давила его, точно камень.

Он откинулся на спинку своего резного стула и зажмурился, чтобы насладиться воспоминаниями о последнем дне своей неволи. Тогда управитель задал ему порку и спустил плетью всю кожу со спины. Решето принимал удары. Как всегда, в угрюмом и вызывающем молчании, но тут увидел хозяйку — она смотрела на него и ухмылялась. Эта ухмылка ожгла его, как огнем, усугубив его позор и выпустив наружу гнев. Он вырвал плеть из рук управителя и нанес сокрушительный удар ему в лицо. Тот повалился, не издав ни звука, а Решето набросился на хозяйку, затащил ее в амбар и сорвал с нее одежду. Она слишком перепугалась, чтобы кричать, и его ярость обратилась в похоть.

Натешившись женщиной вдоволь, он встал, завязал штаны и сказал:

— Теперь ты побывала под Обезьяной — как же тебя-то называть после этого?

С исхлестанной в кровь спиной, он поднялся по мраморной лестнице в господский дом. Один из слуг попытался остановить его, и Решето разбил ему голову о стену. Хозяин сидел в кабинете с сыном, надменным юнцом, любителем лошадей и женщин.

— Пошел вон, холоп! — приказал мальчишка. Решето улыбнулся и двинул его кулаком по лицу. Хозяин схватился за кинжал, но Решето не дал ему обнажить клинок и вытащил его на балкон.

— Я овладел твоей женой и сейчас убью твоего сына. Умри с мыслью об этом!

Он поднял старика и швырнул его вниз, на мраморные плиты. Хозяйская голова раскололась, как дыня. Решето перерезал кинжалом горло лежавшему без сознания сыну, пошел на конюшню и оседлал коня. Хозяйка так и лежала там, где он ее оставил. Он не стал ее убивать, решив, что жизнь будет для нее более тяжелым наказанием.

Он нашел себе приют в лесу. Он был глуп тогда и не ограбил господский дом, а свою первую шайку сколотил только два года спустя. Теперь, через пять лет после своего побега, он стал безраздельным владыкой западной части леса. Пять селений платило ему дань, а Королевская дорога обогащала так, как ему и не снилось.

Одно время он хотел взять себе новое звучное имя, но так и не взял. Он думал о себе как о Решете. И звук этого имени разжигал в нем ненависть.