Агрипина Тумбочкина - Неудачница

— С наступающим, — поздравление прозвучало грустно, совсем не по-праздничному.

— И тебя, — он отошел от машины, давая, мне место для маневра, и отпустил, позволив мне уехать, чего бы никогда не сделал раньше.

Но в этом и была усмешка судьбы. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня отпускали. Все повисло в воздухе, стало запутанно и непонятно. Всего час назад я даже не подозревала, какой поворот произойдет в моей жизни, к чему оказалась совершенно не готова. Только мне никто не дал времени на размышления, колесо времени закрутилось с неимоверной скоростью, увлекая за собой всех, кто хоть как-то связал со мной свою жизнь.

По приезду в больницу я была поставлена перед неприятным выбором. О чем мне не преминул сообщить главврач. Ему именно сегодня захотелось выставить меня из отделения реанимации, чему, несомненно, поспособствовал канун праздника и пришедшая в себя Оксана. Вовка же по чистой случайности в момент нашей словесной баталии отсутствовавший, тоже включился в наш разговор, но почему-то на стороне врача.

— Что?!!! — оба поморщились от моего возгласа, — да ты! Предатель!

— Но Аля, — укоризненно, но без особой надежды на благоприятный исход, в который раз произнес Вовка.

— Да, я Аля, но какого черта Вовчик! Почему я не могу провести праздник рядом с ней! — откуда взялось такое нездоровое упрямство, мне хотелось узнать самой.

— Оксана меня сама попросила отправить тебя домой.

После такого убийственного аргумента я в момент утихла, виновато поглядывая на отважных мужчин.

— Ну мне хоть можно на минуточку… к ней? — под моим просящим взглядом врач растаял.

— Но только на минуточку, — грозно сведя брови, пробасил он.

И все-таки я ненавижу больницы, — зло подумала я, выходя из палаты своей подруги. Я надеялась хотя бы сказать ей пару слов о том, что я рядом, и в любой момент приеду, пусть только позовет, но она спала. Это хорошо, ей нужно спать, потому что сон помогает восстановиться быстрее.

Вернувшись в приемный покой, я отдала Вовчику ключи от машины, и наотрез отказалась ехать с ним вместе домой. Мне хотелось проветриться, погулять по улицам, поглазеть на витрины магазинов, да и просто побыть одной.

А в городе было шумно и суетно, все торопились купить то, что еще не куплено, и успеть то, что забыто в праздничной горячке. Мои, наверное, тоже сейчас что-то готовят, а в зале стоит елка. Я ее еще не видела, но она такая же красивая, как и всегда. Нужно возвращаться домой…

Домой…

Жизнь — так бы я назвала эту главу, потому что слово эпилог похоже на надгробную плиту, которой автор ставит жирную точку, но я это делать отказываюсь, потому что мои герои будут жить в моем сердце…

Полгода спустя.

— Андрей! — негромко позвала я, поднимая глаза от прыгающих в глазах букв.

— Да, цветочек, — он сидел напротив, что-то сосредоточенно перечитывая.

— Давай ты мне поможешь, а?

— Я занят.

Глубоко выдохнув, откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и медленно сосчитала до десяти, потом до двадцати и остановилась на тридцати семи, кажется, немного отлегло. Открыв глаза, отметила, что Андрей внимательно следит за моими дыхательными упражнениями.

— Это совсем не смешно, — заметила я, — давай не будем заниматься этой бумажной галиматьей? Всем кому нужно я могу позвонить, а тех, кого не знаю, ты обзвонишь сам, — но, глядя на мужа, я начинала понимать всю абсурдность собственного предложения.

— Ну вот, ты сама все прекрасно поняла. Пиши-пиши, осталось всего-то ничего, — он ласково улыбнулся и поднялся с кресла, — мне пора.

Я сложила руки на груди и осуждающе посмотрела на него.

— Ты нагло дезертируешь, отговариваясь работой! А ведь мне оно не так уж и нужно! — конечно я сейчас бессовестно давила на его больное место, но…

— Ну хорошо, брось. Я отвезу все это моей секретарше, она заполнит все за тебя, — хорошо, что он уже стоял в дверях, потому что рука сама собой потянулась к тяжеленной хрустальной пепельнице.

— Конечно, дорогой, так и сделаем!

— Помнишь, тебе нельзя волноваться! — аргумент прозвучал уже из-за закрывшейся двери, а на нее обрушилась пепельница, с громким треском выбив из деревянной доски несколько щепок и глухо бумкнулась на мягкий ковер, целая и невредимая.

— Никольский!!!

— Михалыч, кончай ржать! — в который раз повторила я, тоскливо взирая на утирающего слезы начальника.

— Все-все, — простонал он, бросил взгляд на лежащий перед ним исчирканный листок и снова залился неприличным гоготом.