Эльфарран - Как меня опять надули

– Рыцарь,– орали назгулы, – рыцарь вернись, мы тебе ничего плохого не сделаем.

– Спаси меня, – я тоже добавляла свой голос во всеобщий гвалт…

Дракон далеко не убежал, сидя на краю пропасти он царапал свою грудь кончиками синеющих лап.

– Я… я больше не могу-у-у, – громко стонал он, и из его глаз текли обильные потоки слез. – Я сейчас умру-у-у…

Драконы всегда держат свое слово…

– Инфаркт,– констатировал Ленни. – Кто же знал, что у него такие слабые нервы…

Глянув на подругу и поняв, что Динка давно уже спит, я заботливо прикрыла её одеялом и погладила по спутанным, не знавшим кос, прядям. Странно, хоть я и прожила совсем немного, но воспоминаний хватило бы, пожалуй, на увесистый том, который поставили бы на пыльную полку в библиотеке и забыли.

И все же Динка была права, утверждая, что чувства – великая вещь. Поэтому, наверное, я сразу прониклась великим чувством театрального братства, когда, облачаясь в длинные хламиды, пестревшие разноцветными заплатами, друзья преображались как по волшебству. Зачуханный, весь в бородавках, гоблин становился прекрасным принцем, Динка – нежной пленницей, а тролль, появляясь то в королевской мантии, то в рубище нищего, играл всех остальных персонажей, да так ловко, что не разу не сбился с нужной роли и не перепутал выход. Я тоже не осталась в стороне. На меня, светлейшую принцессу, в первый же вечер напялили картонную голову дракона и дали в каждую руку еще по одной такой же образине. Сидя за нарисованным холмиком, я играла самого главного героя пьесы – злобного дракона, и если с головами было все более – менее понятно, то рычание у меня, как назло, не выходило.

– Ры ры ры, – обреченно, в сотый раз, тянула я из своего убежища.

– Нет, не так, зритель не поверит, – орал бакен,

С грохотом, опустив левую голову на нарисованную ромашку, величиной с подсолнух, я ехидно поинтересовалась, а видел ли он вообще настоящих чудищ.

– Я читал, – отрезал режиссер, – и знаю,

– Ничего ты не знаешь – драконы, они не только рычат. Они свистят, бурчат, рыгают, и даже, если в хорошем настроении, поют.

– Третий акт, – разозленный спором, бакен вызвал на сцену гоблина с деревянным мечом и, показывая на меня, недовольно пробубнил.

– Значит так, срубаешь сначала левую, потом правую, и упаси тебя семь подземных богов, не трогай центральную, я чувствую, что пьеса продержится не один сезон, а желающих играть змея у нас больше не предвидится.

О том, что гоблин имел весьма смутные представления, где лево, где право, я узнала только на премьере.

И вот, вечером, когда, налегая всем весом своего тела на веревки, бакен раздвинул занавес, я вдруг ощутила, как в хлебном сарае закружилось ожившее волшебство, что приходит к нам лишь в детстве, когда мы еще верим в чудеса. Едва трепещущий свет лучин, скупо выхватил лица сидящих в первом ряду зрителей, мне показалось, что я попала в иной мир, мир легенд и старых сказок. По спине пробежала нервная дрожь, картонные холм уже не был грубо разрисованной картинкой, он благоухал мохнатым клевером и пестрел ромашками, столб с разноцветными лоскутками стал могучим дубом, а гвозди, держащие задник, сверкающими сияющими звездами. В этот момент реальный мир отошел, спрятался где-то на задворках, уступая место безграничной воле фантазии. Здесь, на сколоченных наспех подмостках, где места хватало только двум актерам, началась иная жизнь – жалкий картежник и полный неудачник гоблин с деревянным мечом, закованный в доспехи из глиняных черепков, стал самым настоящим рыцарем. Зрители сразу поверили его словам о злобном змее и прониклись сочувствием к его любовным мукам, к угнетаемой монстром принцессе, они свистели и выкрикивали непристойности, когда моя голова показывалась из-за декорации, подбадривали рыцаря, давали советы. Особенно усердствовал сельский мясник, что из задних рядов выкрикивал названия наиболее ходовых в народе кусочков мяса. Никто не оставался скучающим в этих стенах, всех захватила дивная игра воображения, и имя ей было – театр! И только настойчивые просьбы нашего режиссера, не мешать актерам самим разбираться в хитросплетениях пьесы, немного утихомирили, настроившийся на живейшее участие, зал. Долгие речитативы главных героев лишь изредка прерывались печальными вздохами, громкими сморканиями да шлепками по вечерним комарам.

Надеюсь, он не перепутает головы…