Ольга Громыко - Кому в Навьем царстве жить хорошо

Присвистнул Соловей:

— Так нам, выходит, повезло еще?

Поверил я, что Семин батюшка на жизнь свистом зарабатывал — в одно ухо свист влетел, насквозь голову пробуравил, из другого без помех вышел.

— Невелико везение, а ты, Сема, бросай свистеть — последнее просвищешь. Расскажи лучше, как вас поймали-то? Неужто у Вахрамея кони лучше наших?

— Кабы кони! Заместо коней у них ковры летучие, пока конь версту проскачет, они десять пролетят!

— А велико ль войско ковровое?

Вздохнула Алена повинно:

— Боевых без малого три дюжины наберется. Каждый двух человек подымает. Больше было, да моль на складе завелась, недоглядели…

— Да ты и впрямь искусница! — посмеиваются Семены. Я же дальше расспросы веду:

— Вахрамей говорил, что на белом свете ковры силу теряют. Поизмываться хотел аль правду баял?

Мнется Алена, глаза отводит. Ковры-то она выткать сулилась, а о такой малости помянуть не удосуживалась.

— Ну?

— Правду…

Думала, бранить ее буду, я же только обрадовался:

— Значит, ежели из навьего царства выбраться сумеем, уже не догонят!

— Нам бы из темницы для почина утечь! — говорит Соловей нетерпеливо.

Поморщился я, рукой о стену оперся. Худо мне, голова кругом идет, в глазах то и дело темнеет, да виду не подаю:

— Сейчас, Сема, я тебя сычом оберну, ты наверх взлетишь и разведаешь, что да как. Ежели все тихо — свистнешь… Нет, лучше ухни тихонько, я обратно расколдую. Ты тогда решетку отомкнешь и лесенку нам спустишь.

Вздохнул Соловей, да перечить не стал. Взял отмычки в зубы, изготовился.

И без оков тяжко в темнице навьей колдовать, на одно малое чародейство больше сил извел, чем десять заковыристых на воле стребуют. Исчез Сема, на полу что-то махонькое закопошилось. Пригляделись Муромец с Аленой:

— Сема, ты чего, это же мышь летучий!

— Так я же вам и говорил — зайцем оберну… Вот только никак в толк взять не могу — отчего их двое?

Засуетились побратим с царевной:

— Семушка, ты полежи пока, отдохни, с мыслями соберись…

Трепетнул мышь крыльями, взвился по кругу, протиснулся сквозь решетку. Долго его не слыхать было, мы уж думали, что царь стражу у колодца оставил, изловили беглеца. Наконец пискнул условно, по решетке коготками заскреб — мол, все тихо, расколдовывай, Кощеич!

Эх, одна голова — хорошо, а две полголовы — хоть выбрось, до того после нового чародейства разболелись. Потемнело у меня в глазах, всякий интерес к побегу пропал — какая разница, где помирать, лишь бы в покое оставили.

Куда там в покое! Замычало сверху жалобно, копытом переступило. Алена мою голову к себе на колени перетянула, по волосам гладит:

— Ну Сема, ну постарайся… ты же можешь… давай еще разочек!

Накатилась на меня тьма с новой силой, землей могильной грудь сдавило, едва вдохнуть сумел, и то когда Алена, перепугавшись, что есть мочи тряхнула.

Слышим, выругали крепко меня и мою матушку вместе с бабкой покойной, зазвенел Соловей отмычками, поднял решетку:

— Не сыскал я лесенки, вот вам веревка с узлами. Да потише там, стража при выходе караул несет!

Тормошат меня друзья:

— Сема, вставай, выбираться надобно, пока тревогу не подняли!

— Куда вставать-то? Я и так стою, это вы по стенке ходите…

— Лезь, искусница, — говорит Муромец, — а я Сему прихвачу.

Алене повторять не надо, белкой юркой вверх по узлам шмыгнула. Поди, на дуб с той же сноровкой карабкалась. Муромец меня через плечо перекинул и вслед полез.

Наверху Соловей нас поджидает, веревку к столбу пыточному привязал и руками для верности придерживает. Все поглядывает, как бы рогами развесистыми в решетке поднятой не запутаться.

— Я вот думаю, — говорит, — ежели Сему вдругорядь по голове садануть — он в прежний ум войдет или вконец околеет?

Повел я на него оком мутным — отвалились рога вместе с волосами, только чуб казацкий в середке остался. Видит Соловей, что с меня взятки гладки — не в себе человек, лучше не трогать, а то как бы вовсе голову не снял.

Поставил меня Муромец на ноги, к стенке прислонил. Ничего, терпимо, не падаю. Вдоль коридора застенки пустые тянутся, где решетки, где дверь глухая. Соловей для интересу одну отпер — обрадовался. Лежит там на полу куча оружия, добыча военная, а сверху мой кладенец в ножнах. Пошарили Семы тихонечко — сыскали булаву и суму воровскую с ножами. Теперь и прорываться можно.

При выходе два стражника караул несут, позевывают бдительно. Увидали нас — попятились. Впереди Муромец несется, булавой потрясает, за ним Соловей — чуб и щетина трехдневная, позади Алена едва одетая, на нее я опираюсь, вся одежа в крови засохшей. Не поспели стражники разбежаться, изловил Муромец их за вороты и друг к дружке лбами приложил. Оттащил к яме, сбросил — будет кому ответ держать, ежели Вахрамей припожалует.