Ника Ракитина - Арбалетчики госпожи Иветты

Она нарочито медленно открыла минералку, разлила по бокальчикам. Разломила на дольки остаток Элиного шоколада. Подумала и прибавила свой апельсин.

— Тогда…

Идея Сэлли всем понравилась, и ее обсуждали, запивая минералкой, пока не явилась наставница Герд и не повела всех в вагон-ресторан. Ночью, когда наставница заснула, все опять просочились в купе Сэлли. Все, кроме Черепашки. Сэлли сказала, что выродков в такое нельзя посвящать.

Они сидели в душной мерцающей темноте, поезд покачивало на стыках, прижимая их друг к другу, и было очень хорошо и уютно. Эля думала, что может не стоит вызывать никакую Даму Иветту, а просто сидеть, разговаривать, чувствуя у своего плеча плечо другого.

— По какому способу будем вызывать? — громким шепотом спросила Сэлли. — По хорошему или по страшному?

— А в чем разница?

— По хорошему ставишь под кровать стакан воды и сверху хлеб и ложишься спать. В полночь приходит Дама и охраняет тебя до рассвета, а утром, когда посмотришь, половина хлеба съедена и половина воды выпита.

— Ну, это скучно, — промурлыкала Людовика. — И что, она за этим хлебом под диван полезет? Страшный давай.

Шепот Сэлли сгустился, навевая всамделишнюю жуть:

— Берешь зеркало. На нем рисуешь полоски, как лестницу. И смотришь…

— Так в темноте же не видно!

— Можно фонарик зажечь, — прошипела Сэлли. — Вы слушаете или нет?

Все дружно подтвердили, что слушают.

— И смотришь… А когда в зеркале появляется черный огонек и начинает приближаться, надо быстро стереть нижние ступеньки, иначе Дама застрелит.

— Ой, — сказала Эля.

Конечно, все согласились на страшный способ. Сэлли достала зеркальце.

— Чем рисовать будем?

— Помада сойдет? — Людовика протянула высокий тюбик. В свете голубого настенного фонарика, сблизив головы и затаенно дыша, все напряженно вглядывались в расчерченное кармином зеркальце. Сэлли держала наготове полотенце. Огонек не появлялся. Зеркальце послушно отражало свет фонарика и кусочки склоненных лиц.

— Может, свет выключить?

— Тогда ступеньки не разглядишь.

— А давайте его Черепухе подкинем… — прошептала Сэлли.

— Так ведь Дама Иветта ее убьет.

— Зато проверим, правда это или нет.

Они на цыпочках подкрались к соседнему купе. В его полутьме раздавалось неровное дыхание Тошки, она изредка всхлипывала сквозь сон. Людовика, как вторая хозяйка купе, быстренько повыключала фонарики, положила на столик зеркало и с тихим прысканьем и попихиванием все отступили и приникли к закрытой двери. Ничего не происходило. Видимо, в эту ночь Дама Иветта не выходила на охоту.

Людовика зевнула, прикрывая рот ладошкой:

— Ну-у все-о, лю-уди, спа-ать хочется.

Она открыла дверь купе, протопала к столику, наощупь обтерла зеркало и вернула его Сэлли. Толкнула стонущую Тошку и свалилась на свой диван. Ушел, вежливо распрощавшись с девчонками, Максим. Сэлли еще немного постояла с Элей в коридоре у приоткрытого окна. Из него тянуло запахом травы и влагой, звезды висели над горизонтом.

— Скучно, — сказала Сэлли. — Я всю жизнь прожила в Гезе, а опять туда ехать. И так там все знаю. Кстати, — она оживилась, я вам такое покажу, что ни один историк не покажет.

— И дом госпожи Иветты?

— Ха! — Сэлли хлопнула ладонью по стене. — Даже тот подвал, где она держала племянницу.

— Разве это правда? Ну, что держала в подвале?

Сэлли улыбнулась своими крупноватыми зубами:

— Конечно, правда. Прятала от арбалетчиков.

— Зачем? Она ведь тогда была капитаном Роты?

— Арбалет — он механизм, — сказала Сэлли, очень напомнив Эле Максима. — У него родственных чувств нет. Все, — она широко зевнула. — Я спать хочу.

9.

Бассейн напоминал пересоленный суп с клецками. Людовика, демонстрируя ногу, лениво повозила мыском в воде; возвела горе синие очи:

— Не понимаю. Зачем это… здесь, когда там, — она простерла руку в сторону стеклянной стены отеля, — море.

— Затем, — Максим рассудительно указал на болтающийся за той же стеной полосатый чулок штормового предупреждения. Словно в подтверждение, ветер швырнул в стекло пригоршню песка.

Утром они навестили королевский дворец, а после им было велено отсыпаться в ожидании предстоящей вечером приятной неожиданности. Тошка застудилась в поезде, ей скривило шею, и в Гезе доктор надел на нее жесткий воротничок. Она рыдала по ночам, мешая остальным спать. Наставница была вынуждена поселиться с нею. Разминала ей мышцы, натирала мазями и днем ходила невыспанная, злая и утратившая бдительность. Остальные об этом не жалели и спать не стали. Сидели в холле в креслах под пальмами, изредка залезая в бассейн. Эле особенно нравились ее купальные трусики, похожие на шкурку зверя, золотистого теплого оттенка. Конечно, они бы больше подошли смуглости Людовики, но та предпочитала малиново-огненные тона. На Сэлли трусики украшал кокетливый передничек; вылезая из воды, она отжимала его с таким видом, что все закатывались.