Ника Ракитина - Рован

Яан ун Рабике, больше известный под именем «Крысяка», свесил жилистые ноги с кровати и стошнил в ведро. После этого он долго пил, дергая кадыкастой шеей, вино из высокогорлого кувшина, не замечая изысканной прелести последнего. Вино отдавало медью. Напившись, Яан продрал редеющие на макушке жесткие черные волосы и почесал небритый подбородок. Скосил глаз на разметавшуюся по постели и приятно обильную телом Удун Герике. Та скоренько прикрылась простыней. Под левым глазом у нее цвел роскошный фонарь, но мона молчала, и это радовало. Это было обычной жизнью, рядом с которой забывалось увиденное сегодня на рассвете раскатанное по булыжнику тело. Судя по одежде, раздавлен был моряк, хотя очень трудно судить о ком-то, если по нему прокатит вал из набитых ломом бочонков, или колесница Джаггернах, или угольный утюг размером с корову. Получается что-то вроде яйца с кровью, которое намазывают на гренок. Пожалуй, Яан больше гренков не ест. Даже привычных ко всему каннуокских портовых стражей выворачивало на месте — возле того, что они пробовали соскрести с булыжника. Яан ун Рабике, дознаватель Иностранного Квартала Каннуоки, не был неженкой. Ему доводилось в силу своей профессии видеть пробитые головы, доставать из воды несвежих утопленников, да и самому саживать нож под чужие ребра доводилось. Но нынешнее… Крысяка сплюнул. Господи, прости.

Громко постучали в двери.

Сегодня дознавателю не пришлось дожидаться в приемной, его провели к губернатору немедленно. Мессир Хольстат был в кабинете не один: напротив него нависал под потолок знакомый Яану еще по Катангу судовладелец, и они с губернатором шипели друг на друга, как пара разозленных ежей.

— Входите, ун Рабике! — прокричал мессир Хольстат радостно. — Я обещал вам, Лоренц, что мы разберемся. Вот он, наш лучший дознаватель.

Арматор нелицеприятно фыркнул: дескать, в гробу он видал дознавателя, — и ушел.

— Садитесь, Яан, — предложил губернатор любезно, и Крысяка понял, что все идет наперекосяк. Однако опустился в темное с резной, высокой спинкой кресло. Кожа на узком сиденье протерлась и треснула, а удерживающие ее металлические гвоздики были начищены задами множества посетителей. Мессир Хольстат опустился в такое же кресло за рабочим столом. Над его головой нависала деревянная крышечка наголовья, и выглядел губернатор точь-в-точь, как угодник ун Страатен с алтаря в Катангском соборе. Над этим алтарем, похожим на готический замок, трудились в течение пятнадцати лет лучшие резчики, оставляя специальные ниши для Иешуа, Богодевы и святых. Говорили, святые были тщательно выделаны как спереди, так и сзади — но с тыла прихожане их рассматривать, увы, не могли.

— Ты знаешь, что происходит в порту?

Яан кивнул. Нехорошей болью отозвалась голова. За три ночи три одиноких матросских трупа, раздавленных, как сегодняшний. В глухих местах: на пустых причалах… между складами… Разумеется, никаких свидетелей. Трупы не грабят — чтобы грабить такого, это насколько ж надо быть небрезгливым. Все.

— Сегодня у Лоренца раздавило капитана.

— Да? — спросил Крысяка вяло.

— Его опознали. На нем были хорошие сапоги и кафтан из вентанского сукна с галунами.

Яан фыркнул сквозь зубы: может, галуны и были… разглядишь там…

Мессир Хольстат сделал строгое лицо:

— В порту паника. Шхуны «Монабелле» и «Розальон» собрались отчаливать недогруженные. Республика Саардам не должна понести урон в торговле. И наша политика, — толстый палец начальства закачался перед длинным носом Яана, — тоже. Наши интересы в Нижнем Ресорме.

Заладил! Ун Рабике сморщился, как от уксуса. У Республики всегда не хватало мозгов. Нижний Ресорм… комариные плеши, топи с гнусом и лихорадкой, солончаки… Чего-то стоит одна приморская Каннуока, если забыть про ее проклятущее Зеркало.

— Ты этим займешься. С Храмом я уже договорился, — бодро вещал губернатор. — Тебя будут ждать на выходе из квартала и препроводят для совместных действий. Поделятся людьми. Все, потребное от меня для нахождения убийц…

Яан потер плешь: быстро же мессир Хольстат сработал, однако. Не иначе, Лоренц поспособствовал. Придется Удун Герике сегодня одной ночевать. Ничего, она баба видная, не заскучает.

Крысяку действительно ждали. Безо всяких рогаток препроводили на ступени Храма, где, скрываясь в тени квадратных колонн, спокойно дожидался мужчина в гербовой тунике. Было ему на вид около тридцати — как самому ун Рабике, росту — словно в давешнем арматоре, под сажень, но без его дородства и вальяжности: в профиль мединский клинок. Лицо жесткое, бронзовое, но глаза серые с зеленью. Гладко выбрит. Губы поджаты. Все они здесь, в Каннуоке, презирают чужаков — терингов.