Ника Ракитина: Крипт

Глава 1.

1492 год, 12 мая. Настанг

Дон Болард, барон Смарда, рельмин Ингеворский, стоял на нижней ступеньке парадной внутренней лестницы столичного дворца князя Кястутиса, безжалостно комкая в ладонях поля роскошной, некогда белой шляпы заграничного фасона. Длинное мокрое перо обвисло и моталось из стороны в сторону, будто ободранный кошачий хвост. Сам дон тоже промок насквозь.

— Явился? — князь Ивар спускался вниз, скользя ладонью по холодному мрамору перил. Глаза его светились непривычным диковатым огнем, и свет этот не предвещал Боларду ничего хорошего.

— Как видишь, — молодой человек встряхнулся и предпринял усилие поклониться, как и подобает при встрече с начальством. — Мое почтение благородному дону.

— Оставь… — Ивар поморщился. — Долго я тебя ждал…

Это прозвучало, как зачин из сказки. Болард поморщился и развел руками, гадая между тем, за каким рожном он так срочно понадобился магистру Консаты. Предполагалось, что сегодня утром молодой барон Смарда отбудет в Сарбинур, юго-восточную провинцию Подлунья, благо, приглашение тамошнего князя на традиционную охоту на цапель лежало у него в кармане. На самом деле Боларда ждал в Мансорре великий герольд Ордена Бертальд, и вот с этим-то визитом медлить как раз и не следовало: о чем Ивару было хорошо известно. И вот на тебе: "Прибыть спешно…"

— Что стряслось? — поинтересовался Болард нетерпеливо и не слишком почтительно, отбрасывая за спину хвост влажных соломенных волос, подхваченный мокрым бархатным бантом. Гибкое широкоплечее тело барона в светлом костюме для верховой езды нуждалось в переодевании, огне камина и кубке подогретого вина, но магистр пренебрег вежливостью. Просто сунул в руки Боларда письмо в изящном бледно-голубом футляре. Дон Смарда принюхался: духами от футляра не пахло. К тому же на алом воске сломанной печати ясно различался оттиск клейма Канцелярии Синедриона.

— Забавно… — молодой человек вытряс из футляра пергамент с несколькими короткими фразами и уставился в них.

— Это еще что?

— Ты читать умеешь?

— А благородный дон дозволяет?

— Дозволяет. Не паясничай, читай.

— "Сим предлагается…" — вслух начал Болард, но глаза пробежали по строчкам прежде, чем осилил слова язык, и когда смысл написанного стал окончательно ясен, барону Смарде сделалось нехорошо.

— Ну и что? — тупо спросил он, забывая и о мокрой одежде, и о камине, и о кубке с вином.

Магистр молчал.

— Дон, ты спятил? — голос внезапно охрип до шепота. — Сейчас, накануне Замятни, бунта, так-растак… на подмостках корячиться?!

Дальше молодой человек высказывался в том духе, что он, Болард, личный банерет и оруженосец, никогда не подозревал за своим магистром столь пылкой страсти к лицедейству. И уж, коли князю Кястутису неймется, все лучше податься в любой бродячий раёк, чем соглашаться участвовать — тут дон Смарда с ненавистью потряс пергаментом — вот в этом бреде. Праздничная мистерия побивания Змия Святым Юрием вполне без него, Ивара, обойдется…

— Нет, — отрезал князь.

Болард замолчал.

Ежегодное празднование дня Святого Юрия, небесного покровителя Подлунья, обставлялось в Настанге с особой пышностью. Но гвоздем празднества была мистерия, в которой самым видным дворянам вполне натурально предлагалось победить дракона и освободить прекрасную пленницу. Драконы были самые настоящие: посланцы Синедриона отлавливали в Корморанских пустынях водящихся там в изобилии зверуш — этакую помесь варана и реликтового птеродактиля — и за месяц до праздника привозили в столицу. Поили, кормили, словом, приводили в надлежащий вид. А потом, в назначенный момент, выпускали на храмовые подмостки хищного, злобного, но, в общем-то, легко уязвимого зверя. Прекрасные пленницы добывались где придется, причем, по окончании мистерии их отдавали победителям, которые вольны были делать с девушками, что хотели. Если от сего освященного Церковью союза рождался ребенок, с ним носились после, как с писаной торбой, считая, что это дитя — не меньше, чем знамение Господне, и означает оно непременную в будущем удачу для края, благополучие и обильный урожай.

Так что его мать потом без труда и с почетом можно было выдать замуж, а дитя не считалось бастардом, и закон о рабстве на него не распространялся. Дети, впрочем, рождались редко, видимо, Подлунье не являлось возлюбленной Господом страной. Синедрион это обстоятельство крайне огорчало.