Ника Ракитина - Крипт

Майка хихикнула: в какой-то недавно читаной книжке ей эта фраза попадалась. Но тут она сообразила, что все происходит не в книжке, а наяву, и для веселья поводов мало. Скорее даже наоборот. Она замолчала и прислушалась.

Сегодняшние гости ничем не походили на веселых подвыпивших легионеров, заявившихся к ним в тот день, когда обнаружилось, что могила князя Кястутиса пуста. Эти были серьезнее и мрачнее, Майка с ненавистью покосилась на их командира — рослого монаха в тесном балахоне, поверх которого был привешен меч. Из-под балахона торчала кольчуга.

— Я весьма сожалею, — монах развернул перед Болардом документ, приглашая того ознакомиться. Майка предположила, что это ордер на арест. — Благородному дону надлежит собраться и следовать за нами.

— А если не последую? — лениво осведомился барон.

— Тогда применим силу.

— Валяйте, — позволил Болард равнодушно и, потянувшись, налил себе вина. — Да, кстати, — он пригубил, поморщился. — Я так и не понял, в чем меня обвиняют.

— Вам разъяснят в надлежащее время.

— Или не разъяснят, — дон Смарда полюбовался рубиновым сиянием вина в хрустале на фоне огня. — Дело не в этом. Из бумаги следует, что вы намерены произвести в моем доме и обыск. Вперед.

Монах поморщился и отдал приказ. Легионеры разбежались по дому. Болард цедил вино и молчал. Один из крыжаков снял с консоли книгу, перелистнул страницы, неловко уронил том на пол. Грохот получился изрядный, Майка даже зажмурилась. Но тут отклеилась от стены Гретка и заорала, что она не потерпит, что дворец общий, и баронесса Смарда, никак не в ответе за дела беспутного братца, и если уж господам легионерам угодно превращать ее дом в кромешный ад, пусть катятся на братнюю половину. Иначе она будет жаловаться. Сами знаете кому. Болард слушал сестру с видимым удовольствием. Было видно, что крыжакам на ее вопли начхать, но Гретхен блюла приличия. И хотя, ясное дело, донесла на Боларда сестра, ничего компрометирующего они не найдут. Впрочем, это совершенно не означает того, что он, Болард, легко отделается. Он знает, и они знают, кто именно приложил руку к "чудесному исчезновению" князя Кястутиса. Так или иначе, Ингевор найдет причину, позволяющую без проволочек и особых угрызений совести дона Боларда барона Смарду, нобиля в шестнадцатом колене и рельмина Ингеворского распять. А скорее всего, и искать не будет. Причину, в смысле…

Дон запрокинул лицо и тут на лестнице увидел Майку. Хотел крикнуть ей, чтоб убегала, но не успел. Чья-то ладонь запечатала Майке рот, свечка опрокинулась. Майка пискнула, но ее безжалостно скрутили и поволокли вниз.

— Вот, — услышала она. — Еще одна… сообщница.

— Дурак! — завопила Майка, снова обретя способность дышать и говорить. Но стараясь не дергаться, чтобы вместе с косой, за которую ее держали, не оторвалась голова: — Отпусти!!

То заложница, то любовница… то сообщница. Спятишь с ними!

Она с возмущением уставилась на веревку в руках у крыжака:

— Ты чего?!

— Велено арестовать по обвинению…

— А-а!! — заорала Майка заранее.

— Оставь девчонку, — потребовал Болард устало. Но так, что крыжак подчинился. — Совсем сдурели. Это моя рабыня.

— Что-о? — ошалела Майка.

Дон Смарда подтащил ее к себе и беззастенчиво сорвал сорочку с левого плеча. Ткнул в большую родинку, которая была там с детства. По крайней мере, Майка думала, что это родинка. А вышло: клеймо. Как у миледи.

От отчаянья и стыда Майка заревела.

Она ревела долго, когда Боларда уже увели, и Грета зло разгоняла всхлипывающих слуг. И когда пригрозила запереть Майку в кладовой, если та не заткнется. И продать ее завтра же, потому что брат арестован, а самой Гретхен не нужна его рабыня и истеричка.

Гретхен подносила бледные длинные пальцы к мраморному лбу и закатывала глаза, и Майке было ясно видно, что бывшая подруга притворяется. Не в том, что ее продаст. А в том, что страдает от ареста брата. Было ясно, что Грета пальцем не шевельнет для его спасения. Тут девчонке сделалось по-настоящему страшно. Когда она лезла в крипт, надеясь найти дорогу домой; и спасала дона Ивара, и ругалась с Борькой — все это было как бы игрой, как бы приключением. Как страшное кино, которое прекратится — стоит выключить телевизор. И даже в смерть матери Майка почти не поверила. А с арестом дона Смарды чешуя невсамделишности вдруг осыпалась, оставив девчонку один на один с реальным миром. Чужим. И враждебным. И очень умная поговорка "слезами горю не поможешь" заставила больше не плакать. Разве что всхлипывать и почти незаметно вытирать руками покрасневшие глаза.