Иней Олненн: Цепные псы одинаковы

И добавил:

— Старая Зга далеко вперед глядела, когда сказала, что славным будет мой род, но не многие захотят поменяться со мной местами.

Они прошли до самого берега, где берег уступом каменным в озеро обрывался.

— Кьяра там, — сказал Ян. — Она каждый день ходит сюда, и волки с нею. Твой путь еще не закончен, Волк, и великим он будет иль страшным, но идти тебе по нему до конца. Мы же больше не увидимся. Прощай.

Слушая шум дождя за окном, что лепил вместе со снегом уже второй день, Вяжгир-знахарь привычно перебирал дикоросы, проверяя, не загнивают ли. В углу, за ухватами, шуршал домовой. Как знахарь в свою избушку-то вернулся, домовой пять дней молчал, подношение не брал, сердился, стало быть. Вяжгир уже подумал — все, пропал дух, ушел куда-то с обиды, но хлеб с солью все равно продолжал на окошко класть. И смилостивился домовой, снова взялся золу из печки выгребать, за опарой следить, сметану в масло сбивать, словом, помогать по хозяйству.

Доволен был знахарь, что в дом свой возвратился, тосковал он на острове по ручью громовому да по березке, по солнцепеку у крыльца, по завалинке. Солнцепека давно уже, правда, не было, только дождь да снег, и все ж не печалился Вяжгир. Травами занимался, порошки да мази готовил, с домовым разговаривал. Да только, бывает, застынет так, к очагу идя иль цветки в чашке растирая, и подумается ему, что некого ему лечить-то будет травами да шептанием, опустел стан Соколиный и все другие вместе с ним, и лес вокруг его избушки скоро нехоженым станет, и дрожали тогда руки его и сердце щемило болью острой.

— Ох разыгралась нынче непогодушка, — приговаривая, знахарь оконце куничьими шкурами завесил — вечерело — да лучину зажег. — И когда только тепло придет?.. Дожить бы.

Домовой шуршал-шуршал на печке и затих. И тут в дверь постучали.

Вздрогнул знахарь — да кому стучать, когда люди вереницей скорбной, испуганной в Горы подались, бедой, как плетью, подгоняемые? Шли кто с надеждой, кто с отчаянием, кто в беспамятстве и в пути друг друга хоронить будут, и слабые сломаются, как дерева под ветром, а сильные еще сильнее станут. И придут эти сильные в новые земли неведомые, становища заложат и начало новым, славным кланам дадут…

Стук повторился. Вяжгир подошел к двери, отодвинул засов и толкнул дверь.

Первыми в избу ввалились два волка черных, сами мокрые и грязные, и сразу — к очагу. А за ними, пригнувшись, через порог шагнули Ингерд и Кьяра.

— Будет тебе, Вяжгир, одному-то жить, — улыбнулся Ингерд. — Втроем-то всё веселее?..

Глубокой ночью, когда в избушке все спали уже, — Ингерд с Кьярой на соболиных шкурах около очага, волки под лавкой, а Вяжгир на печке, — не спалось только домовому. Он сердито шуршал по углам и по матице, ухватами погромыхивал, недовольничал, словом. А когда с полки чашка деревянная упала, да в кадку с водой, слез, кряхтя, знахарь с печки, горбушку хлеба отрезал, густо солью посыпал и на оконце положил.

— Не серчай, — говорит, — народу много, да в тесноте, чай, не в обиде. Нам ведь недолго осталось, ты уж потерпи…