— Это ты, — сказал Ингерд.
Слова сорвались с языка неожиданно — столь внезапной была догадка. Ингерд понял, с кем говорит, и не ощутил ни гнева, ни ярости, ни ненависти.
— Ты — эриль Хёльмир. Это тебя я искал так долго, из-за тебя я лишился столь многого. Ты — тот смертный, что стремится к бессмертию.
Ветер утих. Море успокоилось, улеглась волна, из ревущей сделавшись кроткой, и просветлело небо.
— Мир погибнет, — ответил ему голос, — останутся маэры. Богам дадут иные имена, но сами Боги — неизменны, маэры и атанны понесут знания другим. Отринь оковы этого мира, ибо есть другие, а для того, кто хочет знать — времени не существует. Хочешь ли ты противостоять мне?..
Ингерд медленно повернулся. Перед ним в той же дорожной одежде, с черным посохом в руке стоял могучий эриль, и сила, тяжелая, как земная твердь, и острая, как отточенный клинок, исходила от него, и камень под ногой, не выдержав, пошел глубокими трещинами, такова была его сила.
— Мы не можем разойтись с миром, — сказал эриль Хёльмир, — ибо нам суждено быть врагами, но знаешь ли ты, за что идешь в бой?
— А за что идешь в бой ты? — вопросом на вопрос ответил Ингерд.
— За то, что лежит в начале всего: за власть. Власть дает могущество, могущество дает бессмертие, а бессмертие — Абсолютную Власть. Только владея Абсолютной Властью, я смогу постичь Истину. Вот к чему стремится моя душа. Мне смерти не нужны, но их на моем пути не избежать. Если бы ты, Ингерд Ветер, не разменивался на любовь и месть, ты бы тоже смог пойти по этой дороге. Так за что ты готов сложить голову, Черный Волк?
Долго они глядели друг другу в глаза. Выпадал и таял снег, зажигалось и гасло солнце, рождались и умирали звезды — они не отводили взгляда. Потом сказал Ингерд:
— Моя битва — за жизнь. За право выбирать самому — за свободу. Ты идешь к истине разрушая, я иду к истине — сохраняя, у нас разные дороги, и это они делают нас врагами. Я хочу победить смерть, и это желание мое сильнее, чем ненависть. Я принимаю сторону Света.
Глаза эриля Хёльмира сверкнули.
— Быть посему. Ты хороший противник, Ингерд Ветер, и славной будет битва. Крови прольется много — тем выше цена победы. Я долго смотрел за тобой, но теперь не жди от меня пощады. Я скажу тебе, что свершу, ибо тебе уже не остановить меня. Я разбужу сердце Махагавы кровью Рунара — кровью Разрушения — и в этих землях будут царить холод и мрак — то любо мне!
Эриль Хёльмир воздел посох к небу и крикнул грозно:
— Хок наи, Махагава! Эгни наи ве!..
И вздрогнула под ними земля, и огромная волна ударила в берег, накрыла Ингерда с головой, с ног сбила. А когда схлынула, и поднялся Волк на ноги — не было уже ни эриля Хёльмира, и Моря не было, а темнел вокруг лес, и стояли над ним Оярлик, Эйрик да Травник.
— Что это со мной? — Ингерд с трудом на ноги поднялся. У него тряслись руки, и зубы выбивали дробь.
— Это ты нам скажи, что с тобой, — отвечает Оярлик. — Шел, шел, потом вдруг рухнул ничком, будто подстрелили тебя.
— Сам лежал мертвяком, а теперь у нас спрашивает, — Эйрик говорит. — Мы уже думали, что бёрквы подловили тебя.
Ингерд поглядел на Травника, у Травника в глазах ужас застыл, уразумел он, что никакие не бёрквы Волка похитили, а он против такой силы бессилен оказался. Увидел этот ужас Ингерд, и затрясло его: вспомнил, чем грозился эриль Хёльмир, весь разговор с ним вспомнил.
— Беда, — говорит, — беда пришла, ребята. Травник, никто лучше тебя лес не знает, веди нас к самому сердцу его. Веди быстро, ибо мы уже опоздали.
Ни слова не говоря, Травник в заросли ринулся, что сохатый, напролом, Ингерд, Оярлик да Эйрик — за ним. А темно кругом, свет лунный сквозь кроны густые еле-еле пробивается — не набрала еще силу луна-то — ветки по лицу больно хлещут, царапают, одежду рвут, а они все равно вперед ломятся, темень ругательствами щедро сдабривая. А как рассвет занялся — кончился лес, к Морю они вышли, на берег сырой пологий.
— Ты чего нас к воде вывел, Травник? — Оярлик, запыхавшись, спрашивает. — Нам в лес ведь надо!
— Там болото, — Травник, дух переводя, махнул рукой куда-то назад. — Только берегом пройти можно.
— Эй, глядите! — вдруг голос Эйрика слышится.
Видят, у самой кромки воды шест здоровенный высится, а на тот шест череп лошадиный насажен, в темноте белеется, и глядит тот череп пустыми глазницами черными в сторону селища Туров.
— Вот она, колдовская работа, — сплюнул Оярлик. — Вот откуда к Исмелу Стиэри, ярому Туру, погибель пришла.
Читать дальше