Тиа Атрейдес - Сумрак и Гитара

Позапрошлой весной она потеряла отца, когда на их фургон напали грабители, мать же её умерла намного раньше. Павене, можно сказать, крупно повезло, что она отходила от стоянки за лесными травами, когда озверевшие разбойники резали мирных артистов на кусочки. Она сумела спрятаться в лесу и вернулась к догорающим остаткам фургона, чтобы похоронить изувеченные тела отца и ещё троих — двоих женщин, одну из которых она иногда называла мамой, и добряка дядюшки, качавшего её на коленях и рассказывавшего сказки на ночь, сколько она себя помнила.

Хилл удивлялся, как после этого она решилась снова идти вместе с труппой по бесконечным дорогам, и сумела сохранить заразительную улыбку. Павена задумчиво качала головой и отвечала, что другой жизни для себя просто не представляет. А смерть… все там будем, рано или поздно. Так какой смысл отравлять оставшиеся дни, сколько бы их ни было, бесплодными сожалениями и злобой? Вот если ей встретятся разбойники, не важно, те же или другие, тогда… Павена доставала из рукавов две пары метательных ножей и ловко жонглировала ими, пуская солнечных зайчиков блестящими, идеально отточенными лезвиями. И её лицо становилось похожим на эти самые лезвия.

Павена научила его нескольким простым, но эффектным фокусам с картами. И смеялась, что с его руками и артистичностью, он мог бы стать или великим фокусником, или профессиональным шулером. На что Хилл неизменно отвечал, что работа что фокусника, что шулера уж больно нервная, так что лучше он останется просто музыкантом. День так на третий она невзначай намекнула, что неплохо бы ему присоединиться к их компании насовсем — они даже могут сделать вдвоем хороший номер, вот и кот принял менестреля, как родного. Не желая обижать девушку, к которой уже успел проникнуться искренней симпатией, Хилл не стал отвечать, проведя отвлекающий маневр, то есть заняв её куда более интересным делом, нежели любые разговоры.

Хиллу казалось, что эта долгая дорога пролегает через какой-то совершенно другой, чуждый, но чем-то и притягательный мир. Однообразные пейзажи, мерный скрип фургонов, разговоры купцов, схожие, как близнецы, маленькие городки, одинаковые представления… если бы он и в самом деле был тем, за кого себя выдавал, такая растительная жизнь могла бы ему понравиться. Но Лунный Стриж чувствовал, что дуреет и покрывается плесенью без настоящего дела.

Что-то начало меняться только на пятый день, когда купцы свернули на развилке в другую сторону, на запад, а жонглеры отправились дальше пешком. Конечно, они несколько потеряли в скорости, зато Хилл перестал ощущать себя братом-близнецом толстого полосатого котяры, только и делающего, что дрыхнущего наверху фургона днями напролет, подставляя солнышку то один бок, то другой. Деревеньки по дороге попадались довольно часто, но они останавливались не в каждой. Первую ночь без обоза они провели на окраине небольшого села у костра, добавив к провизии, полученной у местных крестьян в уплату за развлечение, пару сбитых по дороге одним из жонглеров некрупных, но вкусных птичек, изжаренных на прутиках. После полудня седьмого дня они добрались до следующего города, к счастью, без приключений.

239 год от основания Империи. Асмунд, конец весны.

Асмунд, ближайший к столице крупный город, встретил Хилла неприветливо. Высокие розовато-серые стены вздымались над цветущими садами предместий, солнечные блики радостно прыгали по начищенным до ослепительного блеска шлемам и кирасам, через ворота оживленно сновали туда-сюда деловитые люди. Так же, как и в столице, жизнь в Асмунде кипела и бурлила. Но вот только, в отличие от Суарда, не было в нем ощущения мира и спокойствия. Больше, чем обычно, торопились торговцы, внимательнее, чем всегда, приглядывались к въезжающим и выезжающим из города повозкам и всадникам стражники, больше нищих бродило по улицам. И на бродячих артистов горожане смотрели не с радостью и предвкушением, а с настороженностью и подозрительностью.

Явно бывавшие в Асмунде не раз циркачи прямиком направились в маленькую дешевую таверну ближе к западной окраине. Неопрятный хозяин приветствовал четверку жонглеров по именам и сам подсел к ним за стол. Хилл, как человек в компании новый, особо в разговор не встревал, если его напрямую о чем-либо не спрашивали, в основном прислушивался и запоминал.

Брейгус, как циркачи назвали трактирщика, выглядел весьма понурым и озабоченным. Судя по его жалобам, для города настали тяжелые времена. Цены на провизию подскочили почти втрое, торговля с Империей теперь шла не через Асмунд и Луаз, как в мирное время, а окольными путями. Горожане припрятали кубышки на черный день, приезжего торгового люда не стало, и вместо прибыли таверна стала приносить одни убытки. Зато голодных оборванцев, покинувших насиженные места и имеющих ничего, кроме собственных рук и пустых животов, в городе скопилось неимоверное количество — а толку от них, кроме вреда?