Тиа Атрейдес - Сумрак и Гитара

— Тигренок? В чем дело? — по комнате пронесся порыв холодного ветра. — Иди ко мне.

Не в силах сдвинуться с места, Хилл любовался разгорающимися огнями её глаз, почти чувствовал не губах вкус её кожи, и хотел одновременно и сбежать от надвигающейся бури, и схватить её в охапку, бросить на постель. Стереть с её тела чужой запах, заглушить его своим. Заставить её кричать от желания, позабыть обо всем не свете, кроме него.

— Я сказала, иди сюда. Быстро. — Шу отбросила бокал и встала. Её разбирала злость и досада. Два часа она терпеливо ждала его, не позволила Дайму даже зайти к ней, буквально захлопнула дверь перед его носом… и что? Явился. Сосулька. Лимон мороженный. Ноль внимания, фунт презрения. Словно она не сидит тут перед ним почти нагая, не ждет… да как он смеет?

— Ты оглох? Или спутал меня с кем?

Хиллом окончательно овладело упрямство. Что он, безвольная кукла, чтобы так с ним обращаться? Собака, которой все равно, бьют её или чешут — все равно будет лизать хозяйскую руку? Мало ей того, что он отдает вместо неё свою жизнь, надо ещё его унизить напоследок?

— Что уставился? Позабыл, кто ты такой? Напомнить? — гроза неумолимо приближалась.

— Упрямство свое показываешь? А не боишься? Думаешь, раз ты спал в моей постели, так я тебе больше не хозяйка? Дерзкий мальчишка! Ты мой! И будешь делать то, что я велю!

Демоново изваяние не шелохнулось и даже не моргнуло. Шу чувствовала, что сходит с ума. Какого ширхаба он пришел? Помучить её? Поиздеваться? Доказать ей собственное превосходство? Полюбоваться, как ей плохо без него? Чего он добивается? Чтобы она умоляла его заняться с ней любовью?

— Какого ширхаба! На колени, живо, — всего один шаг в его сторону, волосы поднялись и зашипели змеями, воздух затрещал молниями. Она сама напоминала шаровую молнию, дотронься, и вмиг взорвется, сожжет все вокруг. Хиллу нестерпимо хотелось коснуться дивно прекрасной колдуньи, разозлить её ещё сильнее, чтобы сгореть в пламени её гнева и не испытывать больше удушающей боли. Избавиться он разъедающей душу обреченности.

— Негодный раб. Можешь упрямиться, сколько влезет, — в руках принцессы оказалась знакомая плетка, сильным порывом ветра с Хилла сорвало камзол… и внезапно все стихло. В тишине хрипловатый смешок Шу прозвучал довольно жутко. Безо всяких внешних эффектов его оставшаяся одежда просто исчезла, и Хилл остался нагим.

— О… надо же… ты меня хочешь… — Шу снова засмеялась, ещё более невменяемо. — Тебе нравится дерзить? Прелестно… — она подошла совсем близко и запустила руку ему в волосы, накручивая на запястье и наклоняя его голову к себе. — Ты мой. И не смей это отрицать.

От её прикосновения у Хилла перехватило дыхание и помутилось в глазах. Если бы она сейчас снова приказала ему стать на колени, или выпрыгнуть в окно, или пойти и утопиться, он бы послушался беспрекословно. Какого демона он продолжает сопротивляться, если единственное его желание — поцеловать её? Немедленно! Только тугой жгучий комок в груди словно держит, опутав невидимой болезненной паутиной, отравляя и лишая разума. И, невзирая ни на что, вопреки всякой логике, требует не сдаваться. Умереть, но не попросить её: «коснись меня, поцелуй… скажи, что любишь… я твой, весь твой, до самого донышка, только люби меня хоть немного».

Он не заметил, как его руки охватили шелковые ленты и притянули к столбику балдахина у кровати. Первый удар плети показался ему глотком противоядия, возвращая утерянный рассудок и отвлекая от нестерпимой боли внутри. Кожаный ремень оставлял рубцы на его коже и вытягивал из него отраву. Хилл словно трезвел, пробуждался от горького наваждения, каменная тяжесть и невыносимое напряжение вытекали из него вместе с капельками крови. Он вынырнул из трясины безнадежного отчаяния, снова почувствовал себя живым. Прикосновение плети казалось нежной лаской по сравнению с грызущей изнутри, выжигающей, разрывающей сердце на части мукой ревности.

В этот раз Шу не церемонилась. Она была достаточно пьяна, чтобы, не задумываясь о последствиях, вымещать на нем свое разочарование и злость. Ей хотелось причинить ему боль, услышать его крик. Принцесса наказывала Тигренка за собственные порочные мысли, за собственную измену, за то, что чувствовала себя виноватой. И за то, что ей нравилось видеть кровь на безупречной спине, чувствовать его дрожь, его боль при каждом ударе, слушать его стоны. Ей хотелось слизать каждую красную капельку с гладкой горячей кожи, почувствовать ладонью неровное биение сердца… она наслаждалась властью над ним. Полной и абсолютной.