Дальше все было как во сне: белые стены, холодный свет ламп, равнодушное лицо уставшего за долгую смену доктора. Потом мама. Ее теплые руки на моей щеке и слезы, капающие на больничные простыни.
Я хотела ей так много рассказать: о Дэвиде и о моей любви к нему, но мне вдруг показалось, что она уже все поняла, видя, как Алекс остался в коридоре, не смея войти ко мне в палату…
И вот теперь я была дома, и часы в зале отсчитывали минуты, разрывая окружавшую меня тоскливую тишину.
Так прошел день, потом ночь. Затем наступило новое утро. Все они были похожи одно на другое. Я открыла глаза и перед собой увидела лицо своего отца. Он сидел в кресле рядом со мной, задумчиво глядя в окно. Я совсем не слышала, когда он пришел.
— Мама так скучает по тебе, — зачем-то сказала я ему.
— Я знаю, Саша, — тихо ответил он.
— Разве нельзя было поступить иначе?
— Наверно, нельзя.
— Нет, можно. Просто мы сами иногда не знаем, чего хотим.
В тот день я слышала, как они долго разговаривали с мамой на кухне, и мне показалось, что в их словах прозвучало взаимное прощение…
Дни потекли своей чередой. Силы постепенно возвращались ко мне. Я готовилась к экзаменам, и это отвлекало меня от моих грустным мыслей. Алекс так ни разу и не позвонил с того дня и не пришел. Я тоже не видела смысла нам больше встречаться. Но меня не оставляла мысль, что он знает что-то о Дэвиде: знает, почему он ушел тогда. И это тяготило меня. Нужно было во всем разобраться. Иначе моя дальнейшая жизнь станет просто невыносимой.
Светлана чувствовала себя виноватой в том, что случилось.
— Это я посоветовала тебе ехать, — сокрушалась она. — Я думала, что так будет лучше…
— Перестань, я взрослая девочка и сама приняла решение. Мне за него и отвечать.
— Нет, Саша, — она была очень расстроена. — Просто, я теперь поняла, что на самом деле ничего не смыслю в любви. Все мои отношения с парнями — это лишь игра и лицемерие.
— Когда-нибудь ты обязательно встретишь того, кого ждешь. Видно, еще не время.
— Ты так считаешь?
— Конечно, просто нужно вовремя разглядеть свои чувства. А не сомневаться, как это делала я.
Мы сидели на диване в зале, вокруг валялись мои тетради. Светлана задумчиво теребила уголок подушки.
— Ты не знаешь, где он теперь?
— Кто? — переспросила я.
— Дэвид.
— Нет, не знаю.
— Но он же не мог ни с того ни с сего исчезнуть? Он ведь даже не попрощался с тобой?
Я отрицательно покачала головой.
— Разве ты не хочешь это выяснить?
— Как?! Я потеряла сознание, когда Дэвид был рядом, а, очнувшись, увидела только Алекса.
— Может, он что-то знает? — с надеждой спросила Света.
— Понятия не имею.
— Ну, так надо спросить.
— Как? — я только развела руками. — Я даже не знаю, где он. Может, он давно улетел в Стокгольм! Боюсь, его здесь уже ничего не держит.
— Но ты можешь позвонить. Вряд ли он успел сменить номер.
— И что я ему скажу? 'Прости Алекс, мне, в общем-то, наплевать, как у тебя дела, но ты можешь мне сказать, где сейчас Дэвид?' Это глупо и очень жестоко!
— Ну и что ты предлагаешь? Просто сидеть, сложа руки, и ждать, что Дэвид сам к тебе придет?
— Нет, мне почему-то кажется, что он больше не придет, — прошептала я. От этих страшных слов кровь отлила от моих щек. — Если бы он хотел вернуться, он не стал бы забирать камень. Теперь он ушел навсегда.
И я замолчала, осознав, что теперь уже по-настоящему все кончено.
Весь день я не могла думать больше ни о чем, кроме этого. Алекс должен что-то знать! Только он может ответить на мой вопрос. Да, обращаться к нему очень жестоко, но это мой единственный выход. Света была права! Я слонялась по квартире, словно зомби. Мама делала вид, что не замечает этого. После моего 'феерического' возвращения из Швеции, она старалась не приставать ко мне с вопросами. Наверно, она тоже чувствовала свою вину, так же, как и Светлана. Мне не спалось. На кухне работал телевизор. Шла какая-то передача для полуночников на бог его знает каком канале. Какое-то очередное посредственное ток-шоу. Я в пол-уха слушала, о чем говорили ведущие, звук их голоса давал мне ощущение, что я не одна.
— Вам не кажется, — услышала я голос с экрана, — что в большинстве случаев, люди сами являются источником своих бед?
— Конечно, — пафосно ответил второй собеседник. По его назидательному тону было понятно, что он считает себя психологом. — Причем, чаще всего люди несчастны по причине своей собственной нерешительности. Они лучше будут страдать, упиваясь жалостью к самому себе, чем согласятся сделать какой-то серьезный шаг. Естественно, нельзя говорить обо всех поголовно, но очень часто….
Читать дальше