Марина Казанцева: Жребий Судьбы

— Из этой чашки пьёт кофе один мой астральный друг. — с улыбкой сказал Кирилл Никонович, и Лён благодарно улыбнулся в ответ, поскольку оценил шутку учителя. Впервые он подумал о Базилевском дружелюбно, хотя до этого считал его проходимцем.

Крепкий кофе в союзе с печеньем и прочими вещами вернули Лёну настроение. Все в классе были настроены весело, как будто им устроили не урок, а романтический вечер.

— А ликёра к кофе нет? — придирчиво спросил двоечник Парамонов. Узнав, что нет, он очень огорчился.

— А отчего бы нет? — возник Макс Гринштейн. — Ведь мы же проходили превращение воды в вино. Давайте продемонстрируем навыки.

И он принялся проделывать над своей чашкой пассы, но кофе так и не превратился ни в ликёр, ни в ром и ни во что другое.

— Давай-ка я. — разомлев от тепла и еды, вмешался Лён. Он провёл пальцами над чашкой Парамонова и что-то шепнул — что-то такое, чего никто не понял. Кофе в чашке слегка пошёл рябью, но ничего не изменилось.

— Двойка тебе, Косицын! — с торжеством воскликнул Парамонов под общий смех. Даже Базилевский смеялся.

Но тут Парамонов отхлебнул и вытаращил глаза.

— Це, братцы, не кофе! — воскликнул он. — Це вино!

— Ну-ка, ну-ка! — отстранил его Базиль и понюхал содержимое сосуда. Потом осторожно отхлебнул и проговорил:

— Не может быть!

Учитель магии отошёл к своему кофейному аппарату и стал что-то в нём исследовать, потом отчего-то внимательно посмотрел по сторонам, как будто ожидал увидеть таинственного некто, кто мог бы проделать этот ловкий трюк. Тем временем в чашках у всех появился в составе кофе какой-то новый ингредиент — явно алкогольного происхождения.

Изумлённый Базиль вернулся к ученикам и обнаружил, что Косицын потешает всех новой затеей: на кончиках его пальцев вспыхивали огоньки и легко перепрыгивали с пальца на палец. Зрелище было завораживающим, и вокруг Лёна, сдерживая от изумления дыхание, собрался весь класс.

Он наслаждался вниманием. На глазах у очарованной публики его рука обросла перьями и превратилась в крыло — фокус, которым он сразил мутузников. Он отошёл к кафедре — туда, где красовался магический круг — сделал быстрый оборот вокруг себя и превратился в сову. Птица взлетела вверх, совершила круг под потолком, трепеща пышными маховыми перьями, и опустилась на кафедру. И вот перед поражённым классом снова сидит их одноклассник.

Он много чего показал тогда: заставлял плясать учебники, жонглировал огнями, посылал летать кругами огненных журавлей, устраивал фейерверки, превращал воду в вино, перемещался мгновенно с места на место. Короче, демонстрировал всё своё искусство делать то, что не приносит никакой пользы в реальной жизни.

— Это гипноз… — ошеломлённо говорил Базиль.

— Нет, это колдовство. — отвечал Парамонов, отхлёбывая из стакана.

Он понимал, что не дело делает, но сдавленная страданием душа требовала выхода. И было ещё чувство, что очень скоро он расстанется и с одноклассниками, и с этой школой, и с родным домом, и с этим миром. Он был пьян и счастлив, и оттого творил глупости, на которые в другой ситуации никогда бы не пошёл. А под конец достал свою иголку, и она по его желанию с лёгким гулом выросла в сияющий небесным огнём клинок.

— Твой дивоярский меч… — невольно проговорил Федюня, который видел это оружие в действии и знал о его волшебной силе.

— Да, мой Каратель. — проговорил Лён, любуясь на своё оружие. Это была самая большая глупость, которую он сделал.

Вернувшись домой, Лён ещё был под впечатлением последнего урока. Дверь была заперта, а ключей ему так и не дали — Косицын-старший на требование сына снабдить его ключами от двери ответил что-то туманное, вроде того, что он посмотрит на его поведение или даже, что не доверяет ему. Так что Лён, не дозвонившись в дверь, попросту небрежно бросил отпирающее слово и сделал пасс, от которого язычок замка оказался снаружи, словно преодолел неведомым образом металл гнезда.

Войдя в квартиру, Лён увидел, что Раи с детьми дома нет, и решил отыскать свою зимнюю куртку. Но в антресоли её не оказалось, и нигде вообще куртки не нашлось.

Разозлённый неудачей, он отправился к себе в комнату и вышвырнул в коридор колготки Вани, которые мокрыми комьями лежали на полу.

Ваня, несмотря на четырёхлетний возраст, всё ещё сикался в штаны — Рая не могла справиться с этим беспокойным ребёнком и не сумела приучить его к горшку. Мальчишка носился по квартире с бессмысленными воплями, дёргая и скидывая на пол всё подряд — энергия его была просто поразительна. Он то и дело подбегал к своей матери и, задыхаясь от непроходимых соплей, сосал кипячёную воду из бутылочки, которую Рая держала, не отрывая глаз от телеэкрана. А потом сикался, да так и носился в мокрых штанах, иной раз с солидным ингредиентом, мотающимся под тощей попкой. Тогда Рая с причитаниями ловила его, снимала с ребёнка колготки и бросала рядом — где придётся. Она потом собиралась постирать их, но общее недомогание так доставало её, что мокрые вонючие комки целый день копились по всей квартире — до прихода отца. Ближе к вечеру Рая бессильно поднималась с дивана и замачивала всё это безобразие в общей ванне. Оно прокисало в воде всю ночь, а утром женщина со вздохами закладывала воняющую массу в стиральную машину, принадлежавшую покойным хозяевам квартиры.