Дуглас Брайан - Красавица в зеркалах

– Ты слышал ее голос? Ты уверен, что это был именно ее голос? – переспросил Конан.

– А чей же еще? – рассердился Цинфелин. – Едва я услышал его, как силы вернулись ко мне. Я сражался ради нее! Я хотел жить ради нее!

– Что ж, в любом случае, это помогло, – согласился Конан.

Цинфелина бесило равнодушное отношение киммерийца к его великой любви и к чуду, которое сотворила эта любовь. Конан, разумеется, все это знал – он читал в душе юноши, как в книге, ибо встречал подобное уже не в первый – и нарочно поддразнивал юного графа. Излишняя патетичность может повредить делу, считал Конан.

– Как ты думаешь, – мирным тоном заговорил Конан с Цинфелином, который сидел теперь молча, отвернувшись, и с подчеркнутым вниманием рассматривал волны, – чем на самом деле промышляет эта нежить?

– Забирает души людей, – сказал Цинфелин, не поворачиваясь.

– Зачем?

– Чтобы продолжать… «жить», – буркнул Цинфелин. – По-моему, это очевидно.

– Нет, это не очевидно, – возразил киммериец. – Может быть, они делали это не для себя.

– А для кого? – Цинфелин наконец заинтересовался новой проблемой и обернулся к киммерийцу.

– Возможно, у них есть хозяин. Некто, кому требуются живые души для исполнения каких-то планов.

– Кем бы он ни был, сейчас он утратил большую часть своей добычи, – хмыкнул Цинфелин.

– Это точно, – подтвердил Конан.

Помолчав, Цинфелин предложил:

– Нужно проверить среди моряков. Вдруг кто-то остался в живых? Нам сейчас не помешал бы союзник.

– Союзник, в котором едва теплится жизнь? Понятия не имею, чем бы он мог быть нам полезен, – проворчал Конан. – Разве что тебе нравится возиться с больными и умирающими…

– Терпеть этого не могу, – поморщился Цинфелин. – Но… разве не нужно посмотреть? Сели не ради нас, то ради простого долга?

– Согласен, – сказал Конан.

– Если ты согласен, то зачем все эти рассуждения?

– Чтобы посмотреть, как ты злишься.

Цинфелин покачал головой.

– Наверное, я никогда не пойму тебя, Конан.

Киммериец легко вскочил на ноги.

– Ты и не должен меня понимать. Когда ты станешь графом, тебе придется командовать самыми разными людьми. И большинство из них останутся для тебя загадкой, настолько они не будут похожи на тебя. Привыкай уже сейчас.

Они обошли весь берег, останавливаясь возле каждого погибшего и подолгу осматривая его. Увы, признаки жизни подавал лишь один, но и тот вскоре угас.

Цинфелин выглядел подавленным.

– Я никогда не видел такого количества мертвецов, – признался он. – Это какая-то бойня.

– Попробуем предать их тела огню, – предложил Конан. – Работа долгая и трудная, придется набрать много хвороста и притащить сюда десятка три древесных стволов… Не знаю, как управимся.

Мы вдвоем не управимся, – ответил Цинфелин.

– А мы постараемся, – сказал Конан. – Поверь, дело того стоит. Нельзя оставлять тела без погребения. Мы спасли их души от пожирания – одним богам известно, какова посмертная участь тех, кого поглотит здешняя нежить! – теперь завершим начатое.

Цинфелин нерешительно огляделся по сторонам.

– Ты боишься мертвецов? – спросил он наконец. – Ты суеверен, Конан?

– Ничуть, но я уважаю тех, кто погиб достойно.

– А что будем делать с этими? – Цинфелин указал на лже-рыбаков, валявшихся повсюду.

– Пусть их сожрет море, – равнодушно ответил Конан. – После прилива здесь не останется ни одного трупа. Рыбе будет чем поживиться. Это будет только справедливо.

Остаток дня они валили деревья и таскали их на берег, складывая большой костер. Погибших уложили в ряд, и Цинфелин поджег костер. Пламя сразу охватило всю поленницу. Костер был сложен искусно, а ветер с моря только раздувал огонь. Скоро все умершие исчезли в ревущем пламени.

– Вот и все, – сказал Конан, вновь и вновь ощущая прикосновение невесомых существ. – Они обрели мир и покой. А ты полагал, что это будет невозможно…

– Кажется, ты не признаешь слова «невозможно», – улыбнулся Цинфелин. Он тоже чувствовал умиротворенность.

– Почему? – возразил Конан. – Когда что-то невыполнимо, я так и говорю. Но сложить погребальный костер под силу двум мужчинам, уж поверь мне.

– Верю, – вздохнул Цинфелин.

Они по-прежнему находились на берегу, и башня, где томилась пленница, до сих пор высилась перед ними, такая же неприступная и мрачная, как и в час их прибытия сюда.

С рассветом Конан и его молодой товарищ попытались проникнуть в башню.