Алексей Федоров - Экзамен судьбы

Глим понял меня по-своему. С проституткой он, по местным меркам, поступил весьма деликатно: обнял за талию, повернул к себе спиной, двинул кулаком в область почек и отправил обратно к столику музыкантов, придав ускорение коленом по мягкому месту. А воблу решил съесть сам. Конечно, лежалая рыба ему не понравилась, но Глим считал меня докой в гастрономических делах и, наверно, решил, что есть воблу с душком нынче считается вкусным. Переубеждать его я не стал, так спокойней.

— Значится так, Витарыч. — Сказал он, терзая рыбу. — Знаю я ребзей, которые тварюх из-за бугра таскают. Но, человечина, подумай башкой сваей харашенька, хоттца ли табе с отмороцками житуху сваю обвязать?

И я задумался. Если уж Глим называет кого-то отморозком, то лучше с этим товарищем никогда не видеться, а еще полезней вообще не знать о его существовании. Но есть ли у меня другой выход? Пока я мучился тяжкими думами, Глим доел рыбу и теперь развлекался тем, что швырял кости и чешую в одного из музыкантов, который, угрожая Глиму смычком скрипки, вызывал его на "дуэль за честь дамы". Какая-нибудь стоящая идея мне в голову не пришла, мозги вообще варили плохо. Виной тому была зубная боль или крепкое пиво, а скорей всего и то и другое. И я все же решился действовать по утвержденному плану.

— Глим, — говорю, — я, конечно, ценю твое умение оценивать адекватность деловых партнеров, но выбора у меня все равно нет, так что давай, организуй нам встречу с этими, как ты изволил выразиться, ребзями.

Глим внимательно на меня посмотрел, вздохнул тяжко и ответил:

— Ну, Витарище, раз уж тебя так приперло, тогда давай! Засунь свою башку в… Хотя, не салапед уж, понятие иметь должон. Притаскивайся седня в эту же дыру, как стемнеет. Стрелку я забью.

Темнело по случаю длительного летнего светового дня поздно, но жители Малара, несмотря на наличие часов в каждом доме, ориентировались во времени в основном по солнцу. К "Печальному Омару" я подошел около десяти вечера. Я взял с собой все свои сбережения — семьдесят восемь золотых. Восемь в золоте, а остальное в векселях. Золото таскать с собой тяжело и небезопасно, а векселя можно спрятать под рубаху, что гарантирует от кражи (если вы, конечно, не собираетесь в баню).

На входе меня встретил давешний вышибала, усиленный отрядом еще троих своих соплеменников — Гареосеев (не отличающийся цивилизованностью, но зато весьма свирепых традиций северный народ). Людей в трактире было много, небось, каждая сволочь в этом городе считала своим долгом разбить кому-нибудь рыло в стенах "Омара". До погрома дело еще не дошло, но дух его уже витал в воздухе.

Глим сидел за тем же столиком, за которым я его и оставил. Рядом с ним сидели двое мужчин средних лет. На отморозков эти двое не походили. Даже наоборот. В обществе Глима они выглядели "чистой публикой". Кафтаны спокойной расцветки — не слишком модные, чтобы являться уместными в любой обстановке. Классические шоссы и классические черные сапоги. Даже кинжалы приличной длины. Кинжалами они разделывали воблин, умерших от обезвоживания еще в прошлом веке. Да… Я, конечно, был в курсе того, как быстро распространяются непроверенные слухи о новых модных веяниях в Маларе, но то, что за несколько часов вонючая рыба стала считаться изысканным деликатесом, для меня стало культурным шоком. Заказав себе пива, я подошел к Глиму.

— Падай, Витаррина! — Глим отчаянно изображал веселье. — Поздаровкайся с пацанами! Парни, это Витар. Я вам о нем ужо втирал. Витарикус, зауважай. Это Сталк, а это Даминар.

Я кивнул и сел рядом с Глимом.

— Доброго Вам вечера, — бесцветным голосом сказал Даминар и улыбнулся располагающей к себе улыбкой. Он всем своим видом создавал впечатление этакого добряка, мягкого и обходительного. Сталк, так же как и я, просто кивнул. Он, в свою очередь, был похож на содержателя мясной лавки из-за объемистого живота и суетливости движений.

— Ну, господины, трите терки, не буду вам мешаться, — сказал Глим и поднялся. Вставая, он корчил мне гримасы, мол: "Я тебя предупредил, так что с меня взятки гладки". Удалялся он поспешно, даже пиво не допил.

И мы остались втроем. Правда, вокруг было еще человек сорок посетителей трактира, что мешало этим господам прирезать меня на месте. По правилам кабацкой драки, колющим и режущим оружием пользоваться нельзя, а того, кто оружием воспользовался, его же клинком, по обычаю, и зарезают.