Ольга Онойко: Исполнитель

Сел обратно на стул. Посмотрел на древние обои в цветочек, закрытые кое-где постерами и афишами, на ободранное бабкино фортепьяно, звучащее как доска, на облупившуюся краску на окнах, единственную лампочку в пластмассовом абажуре, и прочувствованно сказал:

— Блин! Почему я со своей гитарой больше трахаюсь, чем занимаюсь?

За некоторыми вещами долго ходишь и добиваешься их. Другие вещи приходят сами. Аркаша Киляев, хороший мамин мальчик, окончил музыкальную школу по классу гитары. Он никогда не задумывался особо, чего бы хотел добиться: поступил в тот институт, в который смог, работал на той работе, куда взяли. Все получилось само собой и было никаким. Обыкновенным.

А потом он нашел Тиррей.

В музыкалке Аркаша учился неплохо: и данные были, и играть он любил — правда, не потому, что получал удовольствие от процесса, а потому что был все-таки маминым мальчиком. Гитара оказывалась тем чудесным предметом, который мог ненадолго сделать Кашу душой компании. Он хорошо играл, его с удовольствием слушали на вечеринках — даже тот дешевенький инструмент, на котором каждые полчаса приходилось подкручивать верхнее «ми».

А потом он нашел Тиррей.

Киляев никогда не имел дела с живыми инструментами, даже не мечтал о таком, они предназначались для звезд, собирающих стадионы, для виртуозов, играющих с оркестром в Консерватории, они просто очень дорого стоили, а то, что они иногда сами выбирают себе исполнителя, казалось наивной сказкой. И уж тем более не мог Каша вообразить, что живую гитару бросят за бревном возле кострища, в замусоренном подмосковном лесу, побитую и без струн.

А потом он нашел Тиррей.

И за нею явилось все остальное. Само собой. Только оно уже не было обыкновенным. Аркаша почти никому не рассказывал о находке, но вещи, подобные Тиррей, не умещаются в тайне. Скоро ему уже звонили. От первого предложения Киляев отказался из робости — выходить на сцену со знаменитой певицей было страшно. Потом жалел. Это хоть была бы человеческая работа, уважаемая, с зарплатой. В андеграундной «Белосини», где он теперь играл, было уютно и весело, Тиррей очень нравилось, но Аркаша в свои двадцать четыре так и не разучился быть маминым мальчиком.

Порой накатывала тоска. Вроде бы и неплохо живешь, но неправильно. Стыдно это. Мама расстраивается. Был бы папа, говорил бы: «В жизни так ничего не добьешься!»

И девушки не было. Двадцать четыре года Каше. Нет, с Тиррей классно в постели, но она же не человек…

В метро, где никто не распознал бы в Тирь нечеловека, Аркаша с гордостью ее, умытую и расчесанную, обнимал. Внешность все-таки у нее… Девушка мечты, девушка-с-обложки: вроде бы и не идеальны черты лица, но раз взглянув, не забудешь. Умопомрачительная фигура, загар словно из солярия, и ноги — не видал Аркаша у настоящих девчонок таких ног. Завидовали ему; одни — красавице в руках завидовали, другие — редкостному инструменту. Только сам Аркаша себе не завидовал. Проблем больше…

Они чуть не пропустили пересадку. Репетиционная площадка «Белосини» была в тьмутаракани, в Чертанове, а сегодня ехали на другую.

Бывают вещи, от которых невозможно спастись.

Во время двухнедельного загула Тиррей, когда пришлось отменять концерты, объясняться со всеми, ездить по отделениям милиции, Аркаша всерьез задумался о том, чтобы бросить это дело. Тем более что из «Дилайта» их попросили. Стервоза Чирей пришла не за деньги, поэтому продать ее было нельзя, но можно было отдать, подарить, попросить уйти к кому-нибудь, и многие за живой гитарой примчались бы через полпланеты, не говоря уже о времени суток.

Но Тирям-Тирям вернулась и пообещала, что больше не будет. Позвонила клавишница и долго извинялась за то, что наорала на Кашу. А потом позвонил менеджер и сказал, что ему все равно, где у них там, чего и как, но послезавтра в зале на Китай-городе их слушает замдиректора «Сказки сказок», и если нет, то они скидываются менеджеру на дубовый гроб с лентами, а самих их, так и быть, кремируют со скидкой. Менеджер всегда так выражался и очень себе нравился.

— Борис Палыч, — ошалело сказал в трубку Каша.

Тот засмеялся. Связь была хорошая, и он не мог не слышать, как Тиррей прыгает вокруг своего исполнителя и вопит: «Ска! Зка! Ска! Зок!»

В этом гитара хорошо разбиралась.

Уже у входа они встретились с Волковым. Басист привычно поприветствовал Аркашу словами: «Счастливый, подлец!» и столь же привычно шлепнул Тиррей по заду. Волчара больше всех завидовал Киляеву на словах, но никакой неприязни Каша в нем не чувствовал. Басист был слишком в ладу с самим собой, чтобы завидовать кому-то по-настоящему.