Татьяна Устименко: Принц для Сумасшедшей принцессы

Я уже почти забыла, как может звучать новая песня, но сегодня она родилась сама, вобрав в себя всю боль моей истощенной страданием души:

Мое прошлое стало воистину бесценным даром, принесшим мне десятки полезных уроков. Я много узнала и много испытала, я выполнила данные обещания и изведала множество тайн нашего мира, но при этом я все равно не смогла постичь главного – почему на кожаной обложке книги до сих пор не появилось название, когда-то обещанное мне Единорогом в Храме света? Значило ли это, что мой путь еще не закончен? И почему в Хрониках остался еще один чистый лист – единственный, самый последний… Последняя веха на длинном жизненном пути…

Я смотрела на этот пустой лист, и желание заполнить его становилось невыносимым. Я должна увековечить на нем нечто заповедное и недоступное – то, без чего моя жизнь стала пустой и бессмысленной… Я сняла со стены маленький кинжал и провела по своей ладони его острым кончиком. Несколько капель алой крови вытекли из свежего пореза и упали на чистый лист, складываясь в буквы, образовавшие самое дорогое для меня имя. Имя того, кто так и остался тем нереальным, горьким, краденым счастьем, коего я не смогла обрести, невзирая на все мои победы и поражения. Наивысшим счастьем, по-прежнему недостижимым для меня даже в этот самый миг…

Астор.

Я еще немного полюбовалась затейливо выписанными буквами и решительно захлопнула книгу, строго-настрого запретив себе когда-нибудь впредь ворошить страницы прошлого, понапрасну беспокоя спящих в нем призраков… Я недоверчиво разглядывала обтянутую кожей обложку Хроник, потому что на ней вдруг проступила, появившись откуда-то из пустоты, золотая надпись, выдавленная крупно и уверенно: «Хроники Рыжей». То самое название, некогда придуманное Единорогом… Так неужели все требуемое – свершилось и мой путь подошел к концу?

Я убрала книгу обратно в футляр и радостно вдохнула полной грудью, ощущая появившийся в воздухе новый, сладостный привкус. Наверно, именно так пахнут счастье, свобода и любовь, обретенные ценой нелегких потерь и испытаний. И что-то нежное, незаметно пробудившееся в глубине моей обновленной души, а прямо в сию минуту – распускающееся лепестками полностью созревшего бутона, уверенно подсказывало: семь лет сплошного невезения, напророченные мне разбитыми зеркалами, истекли…

Все в нашем мире, да и в моей жизни тоже, наконец-то вырвалось из плена забвения и неудач, возвращаясь на круги своя!

Ну или почти все…

Это случилось в канун зимнего праздника Йоль [76], приходящегося на ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря. В моей библиотеке хранился некий старинный манускрипт, подробно описывающий религиозные верования древних кельтов. Раса ведунов и воинов, некогда проживавшая на нашей планете, наделяла ночь перед Йолем огромными мистическими свойствами, приписывая ей возможность творить чудеса и выполнять любые, даже самые невероятные желания. Ведь недаром она всегда выдается самой длинной и темной в году, на несколько кратких часов выводя мир из-под власти богов и отдавая его тем, кто сумеет обуздать страшные силы природы, заставив их служить на благо людям – или же во зло им. Ночь таинств и темного, первозданного колдовства плоти, торжествующего над разумом и логикой. Ночь свершений…

Подогнув под себя ноги, я уселась на пушистый ковер перед ярко пылающим камином и с ужасом уставилась на гигантскую груду подарков, почти подпирающую потолок нашей парадной гостиной. Механические часы со стрелками, пружинным движком и гирьками – новое изобретение неугомонного Марвина, – заменившие привычную клепсидру, показывали ровно десять часов вечера. Ох уж этот экспериментатор-некромант, с его не знающими предела выдумками! Он обещал приятно удивить детей, показав им завтра волшебный ящик с самодвижущимися картинками… То-то детвора порадуется! Вспомнив о малышах, я тяжко, с надрывом вздохнула и нерешительно протянула руку к первому листу яркой оберточной бумаги. Итак, в моем распоряжении имеется целая ночь для того, чтобы успеть упаковать все подарки, надписать на них имена будущих владельцев и разложить аккуратной горкой. И лучше мне на задерживаться, потому что, едва продрав глазенки, все гостящие и проживающие в замке дети (включая девятимесячного, с грехом пополам научившегося ходить Артура) немедленно выскочат из своих спаленок и галопом ломанутся вниз по лестнице, торопясь добраться до вожделенных гостинцев. Так что держись, правительница Края Роз… Я испустила мученический стон, высоко закатала обшитые мехом рукава своего атласного домашнего пеньюара и героически вклинилась в груду кукол, плюшевых собачек, деревянных лошадок, серебряных сабелек и прочих забавных вещичек, столь милых наивным детским сердцам. Хотя подарков для взрослых здесь тоже хватало, потому что многочисленные гости обоего полу и всех возрастов буквально наводнили мой дом, грозя разнести его в щепки от безудержного предпраздничного веселья.