Павел Кошовец - Просо судьбы

Ностромо сквозь гул в ушах, словно слышал, как трещат сухожилия, суставы, позвонки, по зажмуренным от неимоверных усилий, залитым потом и кровью глазам, казалось, скользило что-то ласковое, тёплое, абсолютно противоположное грубой и жестокой действительности. Нечто сродни касанию матери, бесконечно нежному и целительному, тому, что почти всегда теряет разумный, выходя из детства — чистоты, искренности, простоты поступков и душевной девственности, не исковерканной преградами компромиссов, сделками с совестью и пролитой кровью.

Он выплюнул скопившуюся во рту кровь на «тёмного», но тот даже не скривился — никак не отреагировал, не желая тратить силы на почти покойника, и попытался раскрыть правый глаз. Почему-то именно сейчас самым важным казалось ему не это безумное, фактически безнадёжное и проигранное противостояние, которым и был занят его крепкий, не сломленный невзгодами и жерновами баталий организм, а вот то светлое, что, походя, коснулось его, то, что ему, подгорному жителю, хотелось запечатлеть напоследок — не омерзительную, ненавистную харю врага, не лужи крови, в которых легко утопить любое чувство, а…

Это был луч солнца, буквально за удар сердца затёртый серыми тучами. Но и этого было достаточно, чтобы его багрово-синяя, на грани удушения, рожа раскололась в довольной ухмылке. Изумлённо расширившиеся глаза урука были дополнительным сладостным десертом к прощальному взгляду солнца… Эх, дотянуться бы до пояса или сапога — усовершенствовал бы он с удовольствием хлебало этого «тёмного» красавца третьим глазом или вторым ртом…

А в следующее мгновение — прямо как фокус балаганного мастера — вслед молниеносному, едва заметному росчерку, голова урука завалилась набок и исчезла из поля зрения, при этом выражение удивления на лице так и не успела стереть посмертная маска (Ностромо, воображение которого порой пробуждалось неожиданно, не к месту и не вовремя, нарисовало такую мимолётную картинку: катящийся почти круглый предмет, с любопытством и каким-то новым интересом взирающий вокруг), ударившая в месте среза кровь обильно оросила гнома, и он, чувствуя, что окончательно проваливается вниз вместе с мёртвым телом, успел подумать: только бы рухнуть на голову, чтобы не достаться проклятым «тёмным» живым и вовремя сдохнуть, как вдруг какая-то сила одним резким рывком отодрала его от урука, чья-то крепкая рука схватила за шиворот и, будто котёнка, вернула на крышу.

Несколько долгих-предолгих мгновений он не мог откашляться и отдышаться, а потом тонкой иголочкой сквозь перину в ушах к нему проник знакомый голос:

— Да очнись же ты, червяк подземный!..

Он поднял голову, а непослушными, онемевшими пальцами постарался раздвинуть веки — чтобы понять, что происходит, чей это требовательный глас так настойчиво буравит башку. И вообще, где он находится: в гномьем раю или всё ещё на беспокойной Веринии?

Возвышающийся над ним эльф был воистину впечатляющ: слегка перекошенная фигурка в развивающемся плаще, вся в крови, и лицо одновременно и гневное и ликующее — такой лик мог бы быть у бога. Или разумного, находящегося за гранью. Высокорождённый, наклонившись, что-то сунул ему в руки и, будто промораживая своими ледяными, немигающими глазами, прошипел яростно:

— Встань и иди сражайся, дракон бесхвостый! — распрямился и нетвёрдой походкой, но с прямой спиной двинулся прочь.

Ошеломлённый как приказной, совершенно исключающей двусмысленность трактовки интонацией, так и самим фактом, что его товарищ умеет так ругаться и «общаться», Ностромо вначале поднялся на ноги — постоял несколько мгновений, пытаясь оценить устойчивость. Всё нормально, он не на корабле, просто чуть кружится голова. Опустил взгляд на руки — в них была крепко зажата его верная секира. И тогда уже огляделся по сторонам и вздохнул. Ничего не поменялось в лучшую сторону за время его краткого, совсем не случайного отсутствия. Мириул отмахивался древком обломанного копья от наступавшего на него рука, с соседнего дома, где уже накопилось около десятка «тёмных», набрав разгон, собирался перепрыгнуть восьмилоктевой зазор между крышами первый желающий — именно в ту сторону направлялся эльф. Рядом дёргалась верёвка — снизу по ней снова кто-то лез — Ностромо просто уронил лезвие секиры у самого узла закреплённой кошки, вслед за чем последовал глухой шлепок и взрыв ругательств. Надеюсь, свернул себе шею, — безрадостно подумал гном, заметив ещё одну лысую татуированную голову, осторожно выглядывающую из выхода на террасу, который он недавно защищал.