Дмитрий Казаков - Черные руны судьбы

– Вот они, тегарцы, – неожиданно заговорил он, и в голосе его прозвучала злость. – Как всегда, король ведет всякий сброд, воров, громил и разбойников, найденных в притонах… Лучники у них хороши, зато баронские дружины ненадежны, маги стоят наших, а еще они привели с собой пегасов, если разведчики не врут.

– Но мы… – юноша замялся, подумал, что для него Фавила ничуть не ближе, чем Тегара. – Мы победим?

Войско герцога, выстроившееся в линию, выглядело могучим и красивым.

На левом фланге над ровными рядами вилось знамя с изображением лисы в доспехах, там стояли наемники, центр занимали мечники и гвардейцы, а под их прикрытием разворачивались арбалетчики. Справа орали и потрясали оружием варвары, а рыцарская конница, гордость и мощь Фавилы, пока оставалась в резерве, справа от холма, между ним и речушкой.

– То лишь Сияющий Орел ведает, – ответил лекарь.

Рев труб прикатился оттуда, где разворачивалась армия Тегары, и враг начал приближаться.

Эрвин разглядел флаги с гербом королевства – золотым вепрем на сине-зеленом поле, увидел лес копий над огромным пехотным полком, отряды конницы, что носились, подобно облакам тумана.

Да, владыка Тегары двинул на соседа немалые силы.

Трубы запели почти одновременно с обеих сторон, и откуда-то с опушки дальнего леса в небо поднялись крошечные белые пятнышки. Стремительно выросли, небо огласилось истошным ржанием, и юноша сообразил, что это пегасы, чудесные крылатые кони!

От герцогского шатра ударила молния, впилась в брюхо одному из летающих зверей, и тот взвизгнул от боли. Разрядили оружие арбалетчики, охранявшие правителя Фавилы, и шелестящий стальной дождь ударил вверх.

– Помилуй нас всех Вечный… – прошептал Эрвин.

Обожженный молнией пегас отвернул в сторону, еще один, утыканный стрелами, рухнул камнем, но остальные спикировали прямо к шатрам. Там завопили, лиловая ткань вспыхнула, поднявшееся облако белых искр дало понять, что в ход пошла защитная магия.

Два войска тем временем сошлись, и тяжелый металлический грохот заставил содрогнуться землю. Пехота Тегары подалась, отступила под напором герцогских мечников, но по тем уже били лучники, стреляли навесом, и справа боевой строй Фавилы обходили закованные в сталь дружинники.

Им навстречу устремились наемники, и бешено заржали лошади, пронзенные копьями.

– Чего стоишь! – рявкнули от шатра на засмотревшегося Эрвина. – Иди, помогай!

Приволокли первого раненого, со смятым в кровавую лепешку лицом, и только когда его уложили, юноша сообразил, что удар копытом воину нанес пегас, такой красивый и чудесный издалека…

Старший лекарь наложил руки, прошептал заклинание, и раненый уснул, перестал дергаться и стонать. Пока ему вымыли раны, и наложили смоченные в травяном отваре тряпки, притащили второго, из гвардейцев, с засевшей в плечо стрелой и напрочь отрубленным ухом.

Затем поток раненых стал сплошным: варвар с распоротым животом, что шел сам и орал, что ему нужен шаман… рыцарь, пропустивший удар по шлему, и плевавшийся кровью… гвардеец, чья грудь страшным ударом была промята, точно рачий панцирь, а ребра при каждом вдохе впивались в легкие…

Эрвин подавал инструменты, баночки со снадобьями, чистые тряпки и корпию, помогал уложить тех, кто плевался и визжал, и тех, кто молчал, закусив губу, и был бледен, словно призрак. От запаха горелой плоти, разорванных кишок и лекарств перед глазами мутилось, хотелось опустить веки, чтобы не видеть…

Молодой, красивый рыцарь – ему пришлось отнять ногу выше колена.

Истекший кровью мечник – у него нашли около двух дюжин ран.

Барон со сломанной рукой – после перевязки он умчался обратно в бой.

Юноша из арбалетчиков – обожженный магическим огнем так, что все тело стало громадным ожогом.

Выбитые глаза, искалеченные пальцы, колдовское истощение, когда человек просто валится, вскрытая грудь, где продолжает биться сердце. Залитые кровью пластины доспехов, смятые нагрудники и набрюшники, проломленные шлемы, разорванные кольчуги – все это отбрасывали в сторону.

Эрвин пытался молиться, но не мог, внутри бился один вопрос «Почему?».

Почему Вечный, добрый и милостивый, сотворивший этот мир, позволяет детям своим творить такое непотребство? Почему он разрешает людям и нелюдям в бешеной злобе уродовать и уничтожать друг друга?

Отчего он не останавливает все это – не может или не хочет?

Иногда удавалось краем глаза взглянуть на то, что творится на поле боя, но понять, кто одолевает, юноша не мог. Ветер носил клубы пыли, два войска ворочались, точно вцепившиеся друг в друга чудовища, фонтаны радужного сияния и облака разноцветных искр появлялись там, где вступали в бой чародеи.