Наталия Некрасова - Повесть о последнем кранки

Ближе к осени, когда начинается сбор урожая, мы переехали в Эрнаэш. Так я оказался в самом сердце Саллана, исконных земель кранки. О своей службе в тот первый год я говорить не стану, ничего в этом нет необычного или любопытного. Любопытнее было другое. А именно — сами кранки. Меня поразило жуткое несоответствие их жизни их знаниям. С одной стороны — невероятная удачливость, потрясающая искусность в целительстве, изощренная утонченность музыки и танца — о стихосложении и прозе я тогда ничего не знал, так как с языком кранки знаком был мало, да и до книг еще не добрался. И — варварские, дикие обычаи. Кровная месть, исключающая виру, презрение к чужеземцам, презрение к уехавшим из Саллана — даже в Шаннит, а уж к вступившим в брак с людьми и полукровкам — тем более. Право меча. Право старшего в роду. Помолвка до рождения. И суеверный, почти животный страх нарушить древние обычаи. Наверное, я не очень правильно выразился, когда сказал о презрении. Это не совсем то слово. На чужих они смотрят со снисходительной жалостью, как будто они… Нет, не могу сказать по-людски. Тэйэрни. Буквальный перевод — "те, кому не дано". Не дано понять сути кранки, их избранности, их всего. Вот так. Среди кранки Саллана было мало таких, как господин Эмрэг-кранки и его сестра Эмрэн. Эти, хотя они явно не придерживались многого из того, что составляет суть жизни и мира кранки, были не презираемы. Они были аймаэрни — "те, кому дано или дозволено". Знать везде знать. И то, что у простолюдина рассматривается как святотатство, у нобиля сочтут жертвой, приносимой на алтарь всеобщего блага.

Еще хочу сказать о замке Эрнаэш. Замки Саллана вообще очень необычны. Они просто огромны по нашим меркам. Я бы назвал их скорее маленькими городками. И, хотя кранки не воевали друг с другом никогда, стены их настолько мощны, что заставят призадуматься любого врага. А вот городов у них нет, хотя когда-то были, мне потом много раз показывали развалины.

Мне в тот год исполнилось двадцать. Я не была ан краннэ, потому могла сама выбирать себе мужчину. Но я пока никого не хотела. Я больше думала о делах моего брата. У нас вообще родство очень высоко ставится, не то, что у людей, и только любовь считается выше. А я не любила никого. Честно говоря, и не хотела. Я не хотела ничего из добычи Фэгрэна. (Приписка: Смотри легенду о Фэгрэне — то, что он потребовал у богов и получил, называется добычей Фэгрэна.) Мне были эти дары скучны. Мой наставник говорил, что во мне возродилась кипящая кровь героев. Но героям нужны геройские времена, а наши времена кислы, как свернувшееся молоко. И героям сейчас судьба — сгореть от своего огня, ибо они не нужны. Потому, когда мой брат поделился со мной своими мыслями о судьбе нашего народа, я ощутила, как моя кипящая кровь подступила к горлу и обожгла мне грудь. Я сказала — я с тобой. Мой брат на четырнадцать лет меня старше. Когда я только родилась, он уже год как был этелрину и четыре года носил на плечах татуированные знаки рода — соколов. Мать умерла родами, когда мне было три года. Отец умер спустя пять лет. Брат стал мне отцом и матерью. Я готова была идти за ним, как когда-то шли за Фэгрэном его восемь спутников. Тогда-то я вдруг осознала, что один из них был наш предок, Эмрайт-Эрна, младший брат Фэгрэна, тот, что погиб последним. Нет, конечно, я знала все это и раньше, но мне все это казалось каким-то далеким, ненастоящим… А теперь все стало вдруг настоящим…

Я скажу не скрывая — мне очень понравился новый слуга брата, тот юноша, что спас ему жизнь. Он был дерзок. У него было достоинство, которым он не поступался ни ради чего, ни перед кем. И еще он был хорош собой. Статный, русоволосый, с темными слегка сдвинутыми бровями и длинными ресницами над светло-карими глазами. Упрям и насмешлив. Он нравился мне, но он обо мне не думал, и я решила, что анкрайи не для нас. Повздыхала, да и зажала свою рану. Ранку пока еще. Ну и ладно.

… Когда село солнце, они высыпали из домов. Все, кроме детей младше десяти. Я знал, что никто из тех, кому меньше шестнадцати, не уйдут сегодня. Они не смогут. Ночь была чудесна. Экелин догоняла Намиалин. А кранки, все в нарядных платьях, в драгоценных уборах, благоухающие изумительными ароматами, выходили из домов и шли в поля, леса, к рекам и озерам. Они смеялись. Мне это смех казался странным — чрезмерно громким и веселым. Лица их тоже были странными — они словно смотрели сквозь все, что вокруг. Рассеянный взгляд, странная полуулыбка, какая-то возбужденность в движениях, в речи, в смехе… Я мог бы подумать, что они все одурманены, если бы не знал, что это не так. Просто был Имна-Шолль-лунн. Я шел вместе с ними. Меня не прогоняли, просто изредка я ловил на себе жалостливо-презрительные взгляды… Вот настал час — откуда-то донеслись глухие мерные звуки барабанов, отбивающих медленный ритм, древний, жуткий, притягательный… Это захватило и меня. И я, как прочие, начал покачиваться в этом ритме, похожем на волну, глядя на то, как Экелин медленно наползает на иссиня-белый круг Намиалин, и они становятся похожи на око кранки в ночи. Все убыстряясь, звучали барабаны, и к их голосам стали присоединяться голоса кранки — сначала шепот, потом все громче и громче — "Имна-Шолль… Имна-Шолль… Имна-Шолль… Ай-и-и-и-хх" — от шепота почти до крика, резко спадая вниз полустоном — Ай-и-и-и… Призыв, молитва, страх, желание, тоска… Я чувствовал, что здесь, вокруг есть еще что-то кроме того, что я видел, я хотел это увидеть — мучительно, как во сне, когда стоишь перед дверью, даже чуть приоткрываешь ее, но не в силах открыть до конца, тебе туда нужно войти, смертельно необходимо, но не можешь и просыпаешься в слезах, чувствуя, что потерял что-то. Или безвозвратно отняли.