Любовь Романова - Люди крыш. Пройти по краю

— Раз-два! Раз-два! Навались! — гудели неугомонные грибы, наблюдая за вгрызающимся в завал Чухонем.

— Да замолчите вы, наконец! — взорвался он.

Назойливые помощники не давали ему взять правильный ритм и тормозили работу.

— Неблагодарный ты человек! Мы тут торчим с тобой, время теряем, помочь пытаемся. Знаешь, почему рабы на галерах гребли быстро и в унисон? Потому что надсмотрщик ходил по палубе с плеткой и считал. Хотя откуда тебе знать, темнота некультурная! Кроме Армагедариума, не читал, поди, ничего…

Но Чухонь их не слушал. Окутанный коконом пыли, он ритмично разгребал землю, постепенно освобождая придавленную крысу. Вот уже показались передние лапы, грязный бок, и через полчаса зверюга была свободна. Еле двигаясь, мохнатая громадина подползла к измученному Чухоню и уткнулась влажным носом ему в плечо. Слабо улыбнувшись в ответ, он погладил ее широкий, покрытый жесткой шерстью лоб.

— Кажется, это любовь! — тут же прокомментировали синегрибы.

— Эй-эй, глянь, что у этой малышки с ухом! — подал голос кто-то из гущи глянцевых шляпок.

Чухонь уже и сам почувствовал на руке что-то теплое и липкое.

— Кровь!

Правая часть морды зверя была разодрана до кости. Лепесток уха беспомощно висел, наверное, сломанный рухнувшей сверху металлической балкой. Нужно было срочно промыть рану и перевязать. Только чем? У членов Братства любые повреждения обычно заживали в считаные часы, но как с такими неприятностями справлялась гигантская крыса, Чухонь не знал.

— Ай-я-яй, убило крысу, убило! Ай-я-яй, ни за что ни про что завалом придавило… — загорланил кто-то из грибов, но остальные немедленно зашикали на него, заставив замолчать.

— Тебе бы в лазарет сходить. Лекарствами разжиться, — с неожиданной серьезностью посоветовали грибы.

— Где я вам его найду? — огрызнулся Чухонь.

За шестнадцать без малого лет жизни ему еще ни разу не доводилось там бывать, поэтому дороги в лазарет, как и большинство братьев, он не знал. Даже направления не чувствовал.

— Где стоит, там и найдешь! А мы тебе поможем. Проводника дадим — Малова.

Тотчас прямо под ногами у Чухоня выскочил маленький грибок. Шляпка у него была темно-фиолетовая с розовыми пятнышками.

— Ой, — запищал он, — какие у тебя, дядь, ботинки смешные! Удобно в них ходить? Пятки не натирают?

Чухонь бросил на старших товарищей грибка сердитый взгляд. Не хватало ему еще с мелкотой препираться.

— Ты, Малой, помолчи! — строго одернул его крупный синегриб, выделявшийся среди остальных тусклой, чуть скошенной набок шляпкой. — Это хороший человек, проводишь, куда скажет.

— Слушаюсь, командир. — Грибочек так потешно вытянулся во всю длину ножки, что Чухонь неожиданно для себя засмеялся. Впервые за последние несколько суток.

Пробуждение в замке людей ветра было самым приятным из всех пробуждений за минувшие дни. Хотя бы потому, что у Жени ничего не болело. Совсем.

Она попробовала пошевелить правой ногой. Нога была на месте и чувствовала себя отлично. Женя отбросила одеяло из тонкой шерсти цвета топленого молока и обнаружила, что одета в льняную сорочку. Широкую, длинную, с бретельками из сурового кружева. Такие наряды она встречала только в исторических фильмах про славян.

С бьющимся сердцем Женя подняла подол сорочки и приготовилась увидеть самое страшное — уродливые шрамы, которые всю жизнь придется прятать под джинсами и плотными колготками. Но и тут ее ждало приятное открытие. Ни на бедре, ни на ноге не осталось и следа от вчерашнего сражения. Словно кошмары минувшего дня ей всего лишь приснились.

Может, так и есть? Комната, где ночевала Женя, и впрямь походила на сон. Во-первых, она была круглой. Во-вторых, с высокого потолка на нее смотрели мраморные головы клювастых птиц. Грифоны, догадалась Женя, — тотем людей ветра.

Стены были сложены из отшлифованных плит. Бежевый пористый камень с вкраплениями мелких ракушек оказался теплым. Женя прижалась к нему щекой и представила, как за день он, словно губка, впитывает солнечные лучи, а потом всю ночь согревает дом не хуже современных радиаторов.

Эта комната совсем не походила на ту, другую, в Башне кошек. Вместо шелкового белья низкая постель была застелена мягкой шерстяной тканью. Один кусок служил простыней, другой — одеялом. Маленькая жесткая подушка, обернутая той же шерстью, была набита сухой травой. Подушка пахла полынью и банными вениками, а еще маминым отваром от кашля.