Денис Чекалов - Кровь дракона

— Полюшка, милая, живая, я без тебя пропал. Виделась ты мне всегда, и боялся я взглянуть в глаза твои, ибо виновен пред тобой за трусость. Не защитил тебя, когда ты в помощи нуждалась. Простишь ли? Да и не только за это, и другие грехи есть на душе моей — прости, радость моя, счастье мое.

В глазах мальчика и женщины выражалось удивление, они не помнили ничего, с ними произошедшего. Много времени потребуется, чтобы все определить да на места поставить. Вдруг, на окраине поля, там, где лес начинался, появились Хорс и нимфа, прощально махавшие Петру. Завидя их, Потап порывался было бежать, чтобы поблагодарить нимфу, но кожевник, улыбаясь, удержал его:

— Оставь, Потап. Хорсу и Оксане не нужны сейчас собеседники. А о нашей безмерной благодарности они и без слов знают.

Потап остановился, но чувства распирали его, и он нашел им выражение в крепких объятиях и поцелуях, которыми награждал отбивающуюся травницу.

— Дядька Петр, — с обидой произнес Спиридон. — Думал я, что в семье живу, а ты скрыл от меня такую радость возможную.

— Прости, Спиридонка, — ответил Петр. — Конечно, в семье, где еще живешь. Но я и Аграфене не говорил, боялся, не сбудется предсказание, горе, как новое, сердца жечь будет. Прости, знаешь, что и ты сын мне.

Спиридон успокоился, улыбаясь, подхватил на руки Алешу. Часть людей осталась на поле, чтобы забрать убитых, да закопать полегшую в бою нечисть. Остальные, во главе с Петром, возвратились домой, обсуждая подробности боя, чудесное спасение Алеши и Полюшки, будущую радость Аграфены.

Толпа, как узнали они впоследствии, дошла-таки до Воробьевых гор, но, без зачинщиков боярских, никаких бед не сотворила. Петр шел, прижимая к себе сына, вглядываясь в лица окружающих его людей и думал, что сегодняшний день изменил жизнь не только его и Потапа, но и всех, кто нашел в себе мужество восстать против зла. Объединило их новое товарищество, спаялось оно общей высокой целью, проверено боем, где каждый мог положиться на сражающегося с ним плечом к плечу, готового не только поддержать, но и пожертвовать своей жизнью во имя этого нового единства.

И хоть омрачалась радость воспоминанием об убитых товарищах, впереди была жизнь, где они уже не будут прежними, сторонящимися зла, но каждый станет готов вновь сразиться с ним, ибо не сможет допустить прежнего его всесилья. Переполняемый радостью, Петр засмеялся, глядя на высоко поднявшееся солнце, зеленую дорогу, прислушиваясь к лепету сына и птичьему гомону — «Впереди жизнь!»

Когда Хорс поднял глаза, он понял, что все закончилось.

Велигор лежал на краю поляны, словно подбитая в полете птица. Его руки были раскинуты, и черная колдовская мантия довершала сходство, делая его похожим на огромного ворона.

Он все еще дышал.

Армия чародея рассеялась. Корочуны и кикиморы, которым повезло остаться в живых, давно попрятались в лес, и можно было держать спор на всю царскую казну, что они еще долго не покажут оттуда носа.

Разбежались и бояре. Впрочем, большинство из них полегло здесь. Великие князья понимали — нет им больше места в человеческом мире, и до последнего бились, чтобы отстоять другой мир, бесовский. Но они проиграли.

Нимфа Оксана стояла в центре поляны. Руки ее были обагрены кровью, оба клинка глубоко воткнуты в землю. Хорс подошел к ней. Длинные, тонкие пальцы девушки сжимали амулет волхва.

Спокойный белый свет исходил от него, как озаряет он доброго человека.

— Хорс, — прошептала девушка. — Он кристально чистый. Как снег на вершинах гор.

Она повернулась к нему — страстно и порывисто. Сложно было поверить, что после яростной битвы в девушке оставалось хотя бы немного энергии. Нимфа должна была пасть без сил, как другие ее соратники, как Хорс. Но белый свет, рожденный не в амулете, а в ее сердце, наполнял Оксану той мощью, которую не могли подарить ей ни кровь убитых врагов, ни расколотые и опустошенные святыни.

— Он белый, ты видишь? — спросила нимфа. — Моя душа очистилась.

Боль сдавила сердце Хорса. Это было плохо, неправильно. Он мучился от того, что не к нему были направлены чувства девушки, не он сделал ее счастливой.

Хорс сжал эти мысли, словно в кулаке, растер и выбросил вон.

— Ты рада? — спросил он.

Нимфа молчала. Она только смотрела на амулет, который разгорался все сильнее и сильнее.

— Я так этого хотела, — наконец произнесла Оксана.

Не в ответ ему — а сама себе.

— Я столько лет прожила впустую. Старая травница была права — боль выжгла в моей душе слишком большую дыру. Годы, столетия я пыталась закрыть ее, чем-то заполнить.