Наталья Ткаченко - Подруга

— Я же была знакома с его кузеном, забыл? — ответила Миреллин. — Риан нас и познакомил. Но мы уже давно не виделись. Так вот, — строго выпрямилась она, — Риан как был легкомысленным авантюристом, так им и остался. И доверить ему моего ребёнка?!

— Мама! — взвыл Ллио.

— Дорогой, тебе только шестнадцать! И потом, для меня ты всегда останешься моим маленьким ребёнком! — нежно сказала Миреллин, умилённо глядя на "дитятко" выше её на полголовы. Ллио ответил ей хмурым обречённым взглядом и сказал:

— И всё же без Дира нам будет лучше. Да и рассказывать ему про Тилю мне что-то не хочется!

— Тогда не рассказывай, — пожала плечами Миреллин. — Я согласна тебя отпустить, но только под присмотром.

Ллио обречённо вздохнул. Что ж, остаётся только надеяться, что друг Ванеллириана, посланный неделю назад с письмом, нашёл усадьбу. И что Тхар ещё не успела оттуда уехать, и дождётся его. Тогда можно будет отправиться прямо туда и избавиться от дорогого братца как можно быстрее. А там они все вместе сядут и подумают, что можно сделать для Тхар с Тилей, да и вдруг двоюродный брат Ванеллириана что-нибудь подскажет?

Но прежде всего, он, конечно, крепко обнимет Тхар. А потом как следует надерёт её маленькие круглые ушки за то, что сбежала, не попрощавшись!

Утро Тхар начиналось тогда, когда ей вздумается. Сегодня она встала рано, хотя и не раньше работников, и решила немного "выгулять" застоявшегося Дружка. Ездить верхом, скажем честно, девушка не умела, поэтому вела под узду довольного таким поворотом дел коня подальше за поля и уже там тренировалась.

— Ууу, какие бока отъел! — пыхтела Тхар, неловко забираясь на лошадь. — Раскормили мы тебя тут!

Девушка ничуть не погрешила против истины: Дружок округлился, похорошел и повеселел. Разумеется, в этом была, прежде всего, заслуга самой Тхар, тщательно ухаживавшей за коняжкой. К тому же, сказывались деревенские корни лошади: Дружок не мог похвастаться гордым изгибом шеи, тонкими бабками и изящной статью, зато он был вынослив, неприхотлив и покладист.

Покладистости немало способствовали морковки, горбушки и прочие вкусности, щедро скармливаемые усадебной детворой. Дружок не походил ни на флегматичных меринов, на которых пахали поля, и которых интересовало только содержимое их кормушки, ни на злобных кусачих жеребцов, оставленных "на развод". Он весело косил чёрным глазом, очень аккуратно брал с руки угощение и ради шутки мог иногда легонько толкнуть в грудь. "Счастливчик" радостно визжал и падал под смех друзей и свой собственный, и Дружок запрокидывал голову и смеялся вместе с ними.

— Этот за корку хлеба за кем угодно пойдёт, — неодобрительно сказал конюх, понаблюдав за поведением хозяйского любимца. Тхар только фыркнула — за то время, что они провели вместе, Дружок не только научился узнавать хозяйку, но и чётко признал её своей единственной и неповторимой. Когда, уже недалеко от усадьбы, на похорошевшего коника позарились воры, тот начал так брыкаться и ржать, что перебудил всю конюшню. А на ней спала не только Тхар, но и застигнутые ливнем ехавшие на ярмарку крестьяне. Незадачливых конокрадов поймали и хорошенько отколотили.

— Так, — Тхар подозрительно покосилась на ставшую ужасно далёкой землю и скомандовала, легонько ударяя носками сапожек в бока коня: — Вперёд!

Дружок мирно потрусил по просёлочной дороге меж полями и лугами к видневшемуся невдалеке леску.

Тхар расслабилась (насколько это было возможно при непрекращающейся тряске) и вполголоса запела (опять же, насколько это было возможно). Вокруг никого не было, и можно было не стесняться. Тхар перебирала отрывки из различных песен, пока не дошла до орочьего гимна — когда у девушки было весёлое и боевое настроение, он всегда приходил ей на ум.

— Мы никогда не умрём! — весело выводила Тхар. — Наша жизнь — в наших детях! Наше будущее — в степи под солнцем! Наша память — в сказаниях и песнях!

Разумеется, на орочьем в целом мирная и жизнерадостная песня звучала устрашающе, и люди считали, что говорится в ней о сражениях и смертях. Но Тхар, хоть и с трудом изъяснялась на орочьем (прежде всего, из-за наличия в языке двух десятков иногда совершенно непохожих друг на друга диалектов), понимала настоящий смысл. Как и большинство песен, эта была о простом человеческом (то есть, простите, орочьем) счастье.

Позитивное настроение не испортила даже промелькнувшая мысль о незабываемом Гарраше. Его испортило появление другого орка, благополучно забытого, но её явно не забывшего: вывернувший из-за пастушьего домика Радег расплылся в радостной улыбке: