Лана Тихомирова: Театр Говорящих Пауков Кукбары фон Шпонс

— Долго ходишь, — прорычал ван Чех, — коли быстрее!

Женщина ловко засадила в вену иглу и быстро вколола лекарство.

— Ты теперь спать будешь. Спать, — повторяла я, поглаживая его по голове, — спать.

Ван Чех быстро перетащил больного на постель и положил там.

— Ее… — прошептал успокоенный Виктор.

Доктор рванул меня к кровати больного.

— Она, как ты, — шепнул ван Таш и вырубился.

— Идем, — грозно сверкнул глазами доктор. Мы оставили Виктора отдыхать.

— И как тебе это все? — ван Чех угрюмо шлепнулся в кресло и швырнул шапочку на стол.

— Мы, кажется, сдвинули с мертвой точки его дело, — скромно ответила я.

Ван Чех посмотрел на меня удивленно, потом нахмурился. Мимика его в тот момент отражала все колебания мыслей великого доктора. Он был смятен и зол, и растерян, и удивлен без меры.

— Брижит, давай начнем с начала, — наконец сказал он, откидываясь на кресло. Я лицезрела шикарный профиль Вальдемара Октео ван Чеха, он прикрыл глаза и закусил нижнюю губу, козлиная бородка оттопырилась.

— Что именно? — не поняла я.

— Что тебя смутило, что не понравилось. Давай, рефлексируй, — пояснил доктор.

— Мне не понравилось то, что Виктор среагировал на шепот так активно.

Ван Чех кивнул:

— О чем нам это говорит?

Я сидела и кусала губу, у меня была версия, но я не хотела ее высказывать.

— Смелее, Брижит, неси ересь.

— М-м-м. Такое бывает при кататоническом синдроме. Во время обострения. Но говорить об этом можно только частично, потому что он не был ничем накрыт и не раскачивался, он только лишь глубоко задумался, мне кажется.

— Он вполне определенно был сконцентрирован. На чем, как думаешь?

— На лепестках, видимо.

— Так, прекрасно. А какую фигуру образовывали лепестки?

Я подумала и поняла, что не помню. Я постаралась вспомнить и даже закрыла глаза, чтобы увидеть ту картинку. Я видела сидящего Виктора, он весь с белом, перед ним белые лепестки. Вот я подхожу к нему. Зову. Он не отзывается, я снова зову, но уже тише. Он сидит. Но вдруг встает и идет к картине. Вместо того, чтобы посмотреть на стол, я кинулась за Виктором. Зачем-то я вцепилась в его плечи, он ловко развернулся и по-мальчишески улыбнулся.

— Не надо, Брижит, — тихо сказал он. — Сейчас мне надо уйти.

— Кто это женщина в белом? — крикнула я, он стоял рядом, но не слышал меня, это я точно знала.

— Это ты, — усмехнулся Виктор и наклонился ко мне, коснулся своими губами моего лба и прошептал:

— Отпусти меня…

— Нет, не отпущу!

— Глупая, маленькая, Брижит. Я все равно уйду. Не держи меня.

— Я хочу тебе помочь.

— Ты не сможешь, и никто не сможет, — Виктор улыбнулся мне.

Он был лет на восемнадцать моложе. И только в глазах читался опыт мужчины под сорок. Он мягко снял мои руки со своих плеч. Улыбнулся почти печально и махнул рукой. Виктор подошел к картине на стене и, схватившись за раму, нырнул в серо-черно-зеленую пелену треугольников.

От испуга я открыла глаза.

— Заснула? — осведомился доктор ван Чех, расставляя чашки.

— Я… нет… это был не совсем сон.

— А что это было? — ван Чех сверкнул на меня глазами и бросил в чашку пакетик зеленого чая.

— Бред какой-то, — подумав, брякнула я.

— Расскажи, Брижит, мне интересно.

Я подробно описала все, что видела. Ван Чех слушал меня с невозмутимостью каменной статуи, только голубые глаза мерцали как-то хищно. Весь он стал вдруг похож на куницу, за одним исключением: у куниц не бывает голубых глаз.

— Любопытно, — причмокнул он, когда я окончила рассказ, — Итак, Брижит, сейчас расскажи мне, что ты видела, когда я проводил визуализацию с Виктором?

Я глубоко задумалась, получалось, что на проверку я видела только одно:

— Я четко видела треугольники, — тихо ответила я.

— Нет, вы издеваетесь что ли?! — ван Чех вскочил, пробежался по кабинету и сел на место, — Правда что ли?

Я кивнула.

— Давай дальше.

— Я видела треугольники и не более того. Такие, как Виктор рисует. Но, как только вы заговорили про кружку, я очень четко увидела, как она вываливается из ряби треугольников. Они постоянно рябили, как будто не нарисованы, а плывут, или нарисованы на ткани, и она колышется на ветру. Кружка была треугольной, керамической и тоже в треугольниках. Дома я не увидела, хотя что-то вырисовывалось, как на картинках для тренировки стереоскопического зрения. Потом Виктор начал кричать.

Ван Чех размашисто шлепнул себя рукой по лицу и стал массировать нос и виски. Он растирал лицо, потом прекратил пугать меня и устало вылупился в окно.