Лана Тихомирова - Театр Говорящих Пауков Кукбары фон Шпонс

Из глубины каких-то пещер донесся стук маленьких коготков о камни.

Кукбара обернулась в мгновение пауком.

Черно-белой молнией, что-то длинное, пушистое запрыгнуло на мой кокон, острые зубы клацнули, кокон упал и заметно ослаб, я стала выпутываться. Два кокона аккуратно упали на пол. Пока неповоротливая Кукбара оборачивалась, мы успели выпутаться, а куница с голубыми глазами куда-то пропала.

В закрытом помещении с ней было проще: мы пригнулись и побежали вперед, только надеясь на то, что выберемся отсюда. Пенелопе было тяжело бежать, слишком много сил было потеряно ею. Да и у нас с Виктором ноги порядком заплетались, но желание выжить подгоняло.

Я слышала, как Кукбара топает следом, и бежала еще быстрее, но, как в плохом сне, ноги не слушались.

За спиной Кукбара взвыла. Я обернулась и остановилась. Куница висела у паучихи на брюхе, вцепившись когтями и зубами в нее. Пенелопа вскричала и схватилась за живот. Виктор подхватил ее, дернул меня за руку и мы снова побежали. Сейчас это было гораздо легче сделать. Мы выбрались из логова, и оказались на границе рамы.

— Не выносите меня, — застонала Пенелопа, — Мне нельзя туда! Уходите сами!

— Но, Пенелопа, — удивилась я, — у вас тоже есть ключ! Вы вернетесь к себе!

— Я не вернусь. Он убьет ее. Убьет. А с ней умру и я. Нас нельзя разлучить, — стонала она, — Спасайтесь…

Виктор положил Пенелопу, она свернулась в комочек, держась за живот и застонала, от боли из глаз лились слезы. Я растерялась, и не знала, что делать. Пенелопа схватилась за голову и выгнулась дугой, закричала так, что мне захотелось спрятаться. Виктор прижал меня к себе и закрыл мои уши своими руками.

Крик оборвался. Пенелопа лежала расслабленная бледная, но какая-то светлая и радостная.

— Она мертва, — тихо сказала Пенелопа.

Откуда-то вынырнула куница, она злобно сверкнула на нас голубыми глазами и прыгнула прямо на меня, я не удержалась на ногах и упала за раму, утянув за собой Виктора. Мы оказались в палате. Из рамы следом вывалился ван Чех. Он быстро поднялся и побежал куда-то. Я бросилась за ним.

Дверь в палату Пенелопы была распахнута. Внутри горел свет. Я остановилась в дверях. Ван Чех сидел возле кровати Пенелопы.

— До свидания, Октео, — улыбалась она, — Спасибо тебе.

— Но…

— Никаких "но", нас нельзя разделить. Но я счастлива, спасибо тебе. И "до свидания".

Пенелопа закрыла глаза и улыбнулась.

Нас накрыла тишина. Доктор поднялся и нажал кнопку экстренного вызова медсестры и вышел, не замечая меня.

Я хвостом следовала за ним. Ван Чех заглянул в палату к Виктору, тот спал на неразобраной постели, лицо его было умиротворенным. Доктор кивнул и направился в ординаторскую.

Там он сел в кресло, достал две рюмки, налил коньяку и выпил, налил еще и еще выпил. Я выпила одну и просто смотрела, как методично напивается доктор. Хмель его не брал, хотя коньяк ван Чех уговаривал, как чай.

— Простите меня, — тихо сказала я.

Вальдемар Октео ван Чех устало посмотрел на меня и сказал:

— Если бы это что-то изменило… Запомни, Брижит, благими намерениями устлан путь в ад. И вот еще — каждая жизнь бесценна, будь то алкоголик, или доктор наук, моральный урод или меценат. Все мы уродливы и прекрасны в разной степени и пропорции, но нет ТОЛЬКО уродов или ТОЛЬКО прекрасных. Она поняла это слишком поздно, когда столкнулась с Кукбарой. А ты запомни это сейчас! И раз уж так все получилось, помни: мы не имеем право обменивать одну чужую жизнь, на другую, а если приходится это делать, то только на свою.

И Пенелопа нам это продемонстрировала. Но как-то это глупо все, не правильно, — доктор выпил еще коньяку и отошел к окну, — Светает. Это хорошо.

Я думаю, тебе не имеет смысла больше приходить сюда на практику, я поставлю тебе "отлично", ты действительно хорошо поработала, Брижит.

Эта история закончилась именно тогда и именно с теми словами доктора.

Выходные я провела взаперти, меня мучили кошмары. В понедельник, когда я пришла снова в больницу, чтобы занести доктору документы к закрытию практики, я получила полную индульгенцию своей совести.

Доктор встретил меня сияющий и радостный, документы были подписаны и заверены мгновенно. После чего я изъявила желание видеть Виктора.

Он был рад мне, мы много говорили, он пел какие-то песни, которые написал за выходные. Ван Чех запланировал ему месячную терапию и курс реабилитации, после чего Виктор мог с чистой совестью выписываться из клиники. Сам Виктор очень ждал этого дня и обещал зайти в гости, я была не против.