Марина Дяченко: Одержимая

Из детской выглянули сразу два небольших лица. Погодки были почти одного роста и не очень похожи друг на друга: первый вылитый отец. Второй — копия мамы.

— Кто там?

— Никто. Ну-ка, спать!

— Ма, кто-то пришел?

Олег стоял совсем рядом, привалившись плечом к стене. Ирина не видела сейчас его лица и не хотела видеть.

— Спать, я говорю! Это… соседка, вы спите, это вас не касается.

Алевтина плотно закрыла дверь детской. На ней был шелковый халат поверх ночной сорочки; ведьма прошла за ней в кухню и села на предложенный стул.

Олег остался стоять в дверях.

— Нехорошо, если вы меня обманете, — глухо сказала вдова.

— Я не обману, — Ирина переплела пальцы. — Олег, он, в общем…

Она замолчала.

Секунду назад эта женщина еще могла надеяться: сошел с ума, похищен, сбежал…

— Я знала, — очень спокойно сказала вдова.

— Двадцать седьмого марта, — прошептал Олег. — Двадцать седьмого марта прошлого года…

Двадцать седьмого марта снег еще лежал в лесу, но эта река, согретая промышленными стоками, уже двигалась, текла в черных проталинах берегов, ныряла под лед и опять выбивалась на волю.

Он остановился на железном мостике, перекинутом здесь еще до развала СССР. Неудивительно, что перила проржавели и отвалились.

Он предпочел бы проглотить эту пригоршню таблеток дома в постели, но не хотел, чтобы его там нашли. В особенности чтобы нашли дети.

Поэтому он съел все, стоя на тонком мостике над черной ледяной рекой. И запил водкой из горлышка. Постоял еще несколько минут, а потом плавно, очень мягко полетел вниз. И не почувствовал холода — вообще ничего.

Ирина содрогнулась, представив себе эту картину. Женщина сидела напротив, глядя широко раскрытыми воспаленными глазами:

— Но зачем? Зачем?!

— В последнюю минуту, — быстро сказала Ирина, — он пожалел. Он очень хотел бы все вернуть, но было поздно…

Она умоляюще взглянула на Олега — чтобы убедить его не сопротивляться ласковой лжи.

— Пожалел? — Олег подумал, шевеля губами, будто повторяя в уме стихотворные строчки. — Да.

— Зачем? — повторила женщина, зачем-то сжимая в руках клетчатую синюю чашку.

— Нервный срыв, — еще быстрее сказала ведьма. — У него просто помутилось… рассудок помутился. Он бы никогда такого не сделал в своем уме. Он ведь очень любил… семью, детей. Он был сильный человек, он никогда бы такого не сделал, это болезнь, вот.

— Скажи, пусть найдут меня и похоронят, — сухо и буднично велел Олег.

— Он хочет, — начала Ирина, — чтобы его нашли и похоронили.

Женщина наконец-то нашла в себе силы расплакаться.

— Все, хватит, пошли, — еще суше велел Олег. — Больше ни слова.

— Почему ты сразу мне не сказала? — заговорила сквозь слезы Алевтина Игоревна. — Еще сегодня утром?

— И еще он просит прощения, — неожиданно для себя выпалила Ирина, глядя прямо в серо-стальные глаза демона. — Он виноват перед вами. Перед мальчиками. Он просит прощения.

Ее ноги дернулись сами собой; она поднялась так резко, что стул грохнулся на пол, — как марионетка, которую сильно и неумело дернули за ниточки. Пошатываясь, двинулась к выходу: ноги шли, а руки цеплялись за дверные рамы.

— Да ведь и я перед ним виновата, — тихо сказала женщина за ее спиной.

Ирина чуть не упала — демон перестал тащить ее, как куклу, и понадобилась доля секунды, чтобы переключиться на собственную нервную систему.

— Виновата, чего уж там, — уже не плача, сказала женщина, глядя перед собой, видя что-то особенное. — Выходила за него — такая дура была, прости господи. Поумнела, конечно, но дорогой ценой… Так пусть он меня простит. Если услышит. А я его прощаю с легким сердцем… И земля ему пухом.

К семи утра ведьма была на Лужковом мосту, где в утренних сумерках топорщились «древа любви», железные конструкции с тысячами запертых замков — больших и маленьких, разноцветных и серых, с именами молодых супругов. Тысячи ключей, надо полагать, покоились на дне под этим самым мостом, и водолаз с магнитом мог бы знатно здесь поразвлечься.

«Древо любви», а не «древо брака». Имена, даты, смешные сердечки; желание сковать и приковать, замок как символ неволи и безопасности. Замок на чугунном поясе верности; и зачем меня тянет на мост, думала Ирина.

Мост между двух берегов: как ты, бетонная конструкция, соединяешь твердь с твердью, так и моя судьба пусть соединяет любовь и свободу в одном флаконе… Тьфу, пропасть, это профессиональное, надо будет использовать в будущем… если у меня есть будущее, а не только прошлое, если это не мост посреди Стикса, хотя какие на Стиксе мосты.