Вадим Шакун - Пятьдесят девственниц

Крикун услышав это рассмеялся, Трина же в восторге захлопала в ладоши.

— Послушай, достойный мой товарищ! — попытался вразумить я. — Не гоже бы нам, будучи гонимыми властью светской, настроить против себя еще и власть духовную. Хоть я еще не понимаю, что ты хочешь написать, все же, обращение может быть и помягче!

— Будет оно помягче — никто не поверит, что написал это отчаянный пиратский шкипер! — сурово ответствовала рыжеволосая плутовка. — Пиши, задумка моя тебе понравится!

Я покорно подчинился, когда же написал послание это до конца, оно мне даже понравилось.

— В конце я приписал, что писано это все во Внутреннем море на борту судна моего, названием «Адская Калоша», чтобы не вздумали искать нас здесь, — сказал я сообщнице. — Но как ты думаешь доставить письмо на конклав?

— Очень просто, — ответствовала она. — Обратил ли ты внимание на ту развратную монашку, что весь вечер около нашего стола терлась?

— Имеешь ли ты в виду ту миловидную, кареглазую особу лет двадцати пяти? — нахмурился я. — Полноте, Глазки, вольно тебе позорить ее! Знай же, что из всех, собравшихся в таверне монахинь, эта — единственная девственница!

— А хоть бы и так! Но каждый раз проходя мимо, она непременно норовила прижаться ко мне, а то и ущипнуть! — рассердилась Денра. — За такое к себе нахальное отношение, мне хочется наказать ее не меньше, чем тебе — барона!

— И как же ты это сделаешь? — полюбопытствовал я.

— Скажу, что муж мой, Фонарщик, — очень ревнив, но под утро спит весьма не чутко. Пообещаю придти не надолго на рассвете. Ты же приготовишь того эликсира, который использовал при ритуале с баронессой. Он отбивает память и нам это весьма кстати, — объяснила Глазки. — Я войду в ее комнату и между ласками напою этой смесью. Когда же монашка распалится, входи ты и получишь двенадцатую девственницу, которую должен ублажать до моего возвращения. Забрав ее одеяние, я схожу в замок на заседание конклава и, уж будь уверен, смогу подсунуть твое письмо, кому следует.

— Мой верный товарищ Бес В Ребро, — жалобно вздохнул Крикун. — Быть может, тебе потребна будет помощь? Могу ли я бросить друга? Вспомни, ведь мы женаты на сестрах!

— Уж лучше не вспоминай! — осадил его я. — До сих пор не забуду, как ты заглядывался на мою жену похотливыми глазами!

— Быть может, он принял ее за свою, ведь они совсем одинаковы! — рассмеялась мой маленький дружок Трина. — Не обижай, Крикуна, ведь мы все — друзья.

— Быть по сему, — сдался я. — Но учти, Гарл, монашкино девство — мое и ничье другое.

Травник в Заячьем Зубе был хороший, к тому же началась зимняя ярмарка, и я без труда купил все необходимые для эликсира травы. Сам же, перед визитом к монахине, пожевал несколько стебельков возбуждающей травки, дабы не ударить в грязь лицом перед более молодым товарищем. И вот, ранним утром, вместе с Крикуном, впустила нас его сестра в комнату монахини, которая развращенностью своей не давала нашей спутнице покоя и прозывалась сестра Фирена.

Гарл слово свое сдержал и послушно топтался подле кровати, покуда я, забравшись на оную, пошире развел монашкины ноги.

— Ах, милая, — сказал я налегая на нее своим весом. — Ты нарушила все монашеские уставы. Кельи не должны быть заперты, а обязаны всегда позволять свободный вход.

Довольный этой шуткой, Крикун похотливо хихикнул, находящаяся же под действием эликсира Фирена лепетала, что она вся моя и величала госпожой Фонарщик, ибо умудрилась принять меня за Глазки.

— Вот же маленькая келья и прочный запор! — пришлось признать мне после первой неудачи. — Быть может, здесь кого-то замуровали? А-ну, погоди, мы поднимем ноги повыше и удвоим усилия!

Сознаюсь, если бы не моя трава, задача могла, и вовсе, оказаться не по силам. А так я, хоть и с превеликими трудами, преуспел, а потом уступил место Крикуну.

Тот радостно объявил, что теперь пожить в этой келье — очередь его послушника и тут же был благосклонно принят хозяйкой данного помещения. Правда, и его она приняла-таки за сестру, величая миленькой рыженькой девочкой.

Достаточно долго послушники наши пользовались монастырским помещением попеременно, однако, ближе к полудню, подобное однообразие пресытило нас окончательно и мы попытались поселить их в одну келью совсместно. Каким-то чудом это удалось, причем, монахиня наша беспрестанно жаловалась, что выпитое ею вино оказалось крепко, и у нее все двоится.

Мы как раз в очередной раз собирались с силами и обсуждали вопрос, каким образом, в то время, как один послушник будет нежиться в келье, другому нести стражу в задних воротах монастыря, и, чьему послушнику делать что, когда с конклава вернулась Глазки.