Вадим Шакун - Пятьдесят девственниц

С поздравлениями ко мне подошло еще несколько человек, знавших о моей скоропалительной женитьбе. Кстати, выяснилось, что супругой обзавелся не я один. Еще несколько пиратов из нашей ватаги, по пьяной лавочке женились и кое-кто так и не смог вернуться на борт.

— А не пропустили мы сигнал? — взад-вперед расхаживая по мостику, я с волнением оглядывал причал — нет ли еще на нем моей заспанной жены в сопровождении толпы стражников.

— Потерпи, Бес, еще немного, — успокаивала Глазки.

Наконец, на «Милашке» взвились флаги и какой же счастливый я был, когда наша «Кобылка» отвалила от берега!

Судно уходило все дальше в море, Крикун и Трина застыли у борта вглядываясь в очертания остающегося все дальше и дальше города, в котором я поклялся никогда больше не побывать, а Быстрые Глазки позвала меня в нашу каюту.

— Поздравляю, Бес, ты выпутался из ужасной ситуации, — с облегчением вздохнула она и я понял, что все это время девица-капитан волновалась не меньше моего.

— Подумаешь, женился, — улыбнулся я. — Со всяким бывает.

— Не скажи, — рассмеялась она. — Ты женился обманом, поскольку наобещал этой женщине груды серебра, которого у тебя нет. За это тебя могли высечь кнутами на базарной площади. А, поскольку ты при обмане клялся, тебе наверняка проткнули бы язык раскаленным гвоздем.

— Да что ты! — ужаснулся я. По мне, так и кнуты — достаточно жестокое наказание.

— Это еще что! Они могли посчитать тебя святотатцем, поскольку, что-то из своего пьяного бреда ты повторял перед статуей Лулаха. А давать ложные клятвы перед статуей бога — самое настоящее святотатство.

— И какая же кара… — я от волнения запнулся, на мгновение представив, что вот, я бы проспал и не попал на борт, — святотатцу?

— Сдирание кожи заживо, — сообщила Глазки, — но ты не волнуйся, все уже позади.

— О, Боги! — взмолился я. — Значит в этом вонючем городишке, только за то, что я спьяну чего-то наболтал и женился, меня могли высечь, проткнуть язык раскаленной железякой, да еще и содрать кожу заживо?

— Нет, — покачала головой моя рыжеволосая спутница. — Перед тем, как содрать кожу, тебе еще отрубили бы руки, ведь из-за подмены серебра свинцом они наверняка посчитали бы тебя фальшивомонетчиком.

Доводилось ли тебе, любезный читатель, когда-нибудь, живя честной, достойной, пусть и не слишком обеспеченной жизнью, вдруг единым махом, волею судеб, разом оборотиться сначала плутом, потом пиратом, а в довершение еще и обманщиком, клятвопреступником, фальшивомонетчиком и святотатцем? Уверен, что нет, ибо такое бывает до крайности редко и, конечно же, не со всеми.

— Глазки, откуда ты так хорошо знаешь местные законы? — полюбопытствовал я, осмыслив наконец все, чем теперь являюсь.

— Специально поинтересовалась. Мой покойный отец всегда говорил, что незнание законов ведет к неприятностям, — ответила она.

— Твой отец тоже был плутом?

— Он был прокурором, — к моему величайшему изумлению ответила рыжеволосая. — Конечно же, как и все служители закона, он был знаком со многими его нарушителями. Некоторым иногда помогал — когда за мзду, когда за сочувствие. Но после его смерти — умер он, едва мне исполнилось семь — лишь плуты помогали моей матушке, а, когда умерла и она, позаботились обо мне с Маленьким Крикуном. Его и прозвали-то так, лишь потому, что он тогда был младенцем и беспрестанно плакал от голода.

— Не странно ли, что плуты, оказались самыми порядочными людьми, — еще больше удивился я. — Как? Король не позаботился о семье своего работника? Оставил прозябать после его кончины?

— Что дело королю до мертвых, если он и на живых экономит? — пожала плечами Глазки. — На низшей прокурорской должности, иначе, чем на мзду, не проживешь.

— Нелепо устроен мир, — признал я и, чтобы сменить тему нашей беседы, спросил. — А что полагается мне, если они узнают еще об одном деле?

И я не таясь рассказал спутнице обо всем, что произошло у меня с Орной.

— Бес, ты поступил очень нехорошо с бедной девушкой принудив ее расстаться с девственностью, — еще больше насупилась Глазки. — Тем более нехорошо, что она сирота, а ее матушка беспросветная дура.

— Но, друг мой и верный товарищ, — обиделся я, — ведь я же уходил в море! Быть может завтра грудь мою проломит стрела выпущенная из вражеской баллисты? Или камнем размозжит голову? Или в шторм смоет за борт и я утону? Быть может, это последняя девственница, коей я обладаю в своей жизни?