Мария Капшина - О верности крыс

— Благословение Вечных твоему пути, госпожа, — поклонился Лысый Клойт. Не слишком низко, положим, но и такой поклон от старого жулика стоил немало. Он едва ли не первым углядел в Кхад что-то, что побудило его выказывать уважение авансом — тогда ещё никому не известной девчонке, какие толпами отираются в портовых кварталах с известной целью. В "Норе", после пары стычек — нет, не с вышибалами, с Кхадерой и с кхади, — усвоили, что персональный стол занимать и верно не след. Примерно тогда же Клойт уверился в очередной раз, что не зря доверяет своему нюху. Кхад показывалась не каждый день, её ребята двойками-тройками тёрлись здесь чаще, но угощая их "в долг", в накладе Клойт не оставался. Драк кхади не допускали из щенячьего самолюбия: кому вздумалось в нашем присутствии?! — и справлялись с буянами мало не быстрей вышибал. В нейтральную "Нору" заплывали и другие крупные рыбы, но чем дальше, тем реже. Ещё пару лун назад Клойт сказал бы, что Безухий и Лис считают ниже своего достоинства цапаться с детьми. Но после того, как дети играючи расправились с бандой Текроя, к которой всерьёз приглядывались уже и рыбы, и рыбаки-коричневые… Да если бы просто разобрались, с выбитыми зубами, сломанными руками да одной случайно проломленной башкой — никто бы особо не почесался. Удивились бы малость, но и только. А кхади чисто и аккуратно вынесли всех. Ещё и усадили потом, тёпленьких, кружком перед входом в охранку. Показуха, конечно, но убедительная. Не только, вон, Клойта убедила.

— Как обычно, госпожа?

Кхад мазнула взглядом по четверым. Кошка изящно кивнула, Нейех безучастно глядел куда-то в пространство, Кейя весело пожала плечами, Дзойно моргал круглыми глазами.

— Как обычно. И новенькому… Лорд, чего хочешь?

— А? Я… Да я не голодный…

— Вина на всех тащи и новенькому чего-нибудь особенного, он сегодня отличился. А так всем, как обычно.

Под конец ужина (или завтрака?), к которому присоединились ещё Наркаф и Теотта, Кхад сказала слова, которых весь вечер ожидали близнецы и Кошка, и даже Дзойно, хоть и не знавший, чего ждать, заметил полу-ощутимое присутствие чего-то в воздухе над столом.

— Я могу принять тебя в кхади.

Её реплику приветствовали восторженным шумом. Дзойно молчал. Потом неловко сказал:

— Спасибо, это здорово… Но…

Стол затих и замер.

— Ты говорила… — Дзойно запнулся. — Мне говорили, что надо поклясться, что про всех забыть и своими считать только кхади. Я так не могу. У меня тётя. Я хочу быть кхади, ещё бы! Но я… мне надо жить дома. Я её не могу бросить.

Тишина над столом висела плотная, густая, как толстый ковёр. Наркаф скривился и почесал пробивающийся ус. Забурчал:

— И значит, эта, как понадобишься, тебя с Белого острова дёргать? А если ночью? На Веройге как прикажешь ночью лезть, сквозь замковую стражу и стены?

Кхад подняла ладонь.

— Пусть. У тебя время — до новой луны. Решай. Но решай окончательно: ты либо кхади, либо нет. Нельзя быть своим наполовину.

Неделя прошла. Дзойно, продолжая официально жить дома, привыкал отзываться на эттей "Лорд", плавал в Арне наперегонки с Лайей, учился метать самые неожиданные предметы у близнецов, дробить кулаком доски — у Наркафа, подмечать любые мелочи — у Кошки… Он вообще любил учиться, белоголовый и черноглазый мальчишка, казавшийся рядом со здоровяком Наркафом ещё тоньше. Но после лазанья по высокому правому берегу, где из узкой норы, обдирая руку, можно было вытащить злую и клюющуюся ласточку, он, перемазанный глиной, шёл в нижний двор Веройге. Через мост, через старую караулку возле двери для слуг, между грядками, мимо поленницы, сарая для лопат и граблей, мимо конюшни к колодцу — умыться — и обратно, в дверцу рядом с пекарней — в две комнатки над кухней. Тётка охала, ругалась, расспрашивала, сердилась на упрямое молчание, ставила миску на стол и тихо вздыхала, глядя, как "хавейг" уплетает за обе щёки. И после дела (а в делах Лорд участвовать всё чаще) он бежал не отмечать со всеми, а к тётке, опять не спавшей из-за его ночной отлучки. И чем тоньше становился серп стареющего месяца, тем чаще Дзойно-Лорд поглядывал на Кхад с некоторой беспокойностью в душе. Время вышло, он не решался бросить тётку. Кхад, к удивлению всех, пошла на уступки: согласилась принять Дзойно, пусть он и останется жить в Веройге, но в обмен станет ушами и глазами там, вызнавая всё, что ни случится. Дзойно пообещал с радостью. Через десяток дней после того тётка Дзойно погибла при пожаре: сама, видимо, поставила свечу слишком близко к занавеси или лампу на кровать опрокинула. Пожар приключился ночью, так что женщина не успела и проснуться, как задохнулась в дыму. Дальше комнат кухарки огонь не пошёл, успели затушить, но там выгорело всё. Дзойно уцелел, поскольку не ночевал тогда дома; намечалось дело, и Дзойно внезапно вызвали взамен Кошки, подвернувшей ногу.