Алекс фон Готт - Белый Дозор

— Что вы делаете, мерзавцы! — прохрипел Виктор. — Ах, чтоб вас!

— Всегда одна и та же обидная неблагодарность за добросовестное лечение, — пробормотал Зиу, яростно массируя тело шофера и делая из него отбивную с кровью. — Хоть бы раз кто-нибудь обошелся без оскорблений. Нет, нет и нет. — Виктор был молниеносно перевернут на живот и подвергнут той же безжалостной процедуре. Лёша с ужасом видел, как из многочисленных ранок на спине, на ногах, на затылке его старшего товарища сочится кровь. После кушетки с гвоздями Виктор стал напоминать решето! Под его яростные, неумолкающие проклятия Лечуньи закончили свое дело, завернули всеми шестью руками тело недавнего шофера в ту же самую, окровавленную простыню, и Лёше со стороны показалось, что всё это странное, трехглавое существо напоминает гигантского паука, закатывающего очередную жертву в пелену своей паутины. Сделав из Виктора некое подобие кокона, Лечуньи очень аккуратно положили его на пол.

— Ну-с, молодой человек, — совсем по-чеховски обратился к Алексею Просперо, — а теперь вы. Пожалуйте-ка на верстак. Да-с.

— Я должен вам доверять, не так ли? — Лёша выдавил из себя кислую улыбочку. — Я-то думал, что всё это выглядит как-то иначе. Пещера знахаря, сушеные крысы и змеи, подвешенные к потолку, большой котел над очагом…

— В этом доме множество очагов и котлов, юноша. Но они вам ни к чему. И я вас очень прошу, когда вам будет больно, а больно будет, раз больно, значит, это очень хороший результат, вы, пожалуйста, не ругайтесь, как этот ваш старший приятель, — попросил Манг.

— Что же прикажете мне делать? А если матерное словечко вырвется само по себе?

— Что делать? А вы пойте.

— Что петь?

— На ваше усмотрение. — Три пары рук уложили Лёшу на верстак и закрепили его голову и ноги в тисках.

— Степь да степь круго-о-ом, — заорал Лёша от боли в висках, — в той степи глухо-ой… Ай!

Лечуньи, опустив пару рук под верстак, принялись что-то подкручивать, и Лёшины кости противно захрустели, растягиваясь.

— Говорите! Пойте! Главное — не отключаться! — тараторил Зиу, продолжая растягивать Алексея, словно тот был куском резинового жгута. И Алексей всё горлопанил песенку про путь, который далек лежит, а куда он лежит и откуда, про то никому не ведомо и в общем-то не важно и никакого интереса не вызывает.

Изрядно растянув Алексея, Лечуньи привели в действие какое-то приспособление и, не переворачивая верстак целиком, перевернули пациента кверху спиной. Здесь все их шестеро рук принялись за дело и стали мять, щипать, массировать, выстукивать его спину вдоль всего позвоночника. Через некоторое время, проведя по позвонкам так же, как делает это пианист, выдавая лихое глиссандо, Лечуньи принялись за обратное действие, и теперь бедного молодого человека стали, наоборот, сжимать. Затем его вновь растянули и вновь устроили пляску рук на спине. Эта процедура всё продолжалась и продолжалась до тех пор, покуда Лёша, совершенно ополоумевший от боли, вдруг понял, что в его тело, совершенно незаметно пришла прежняя, полноценная чувствительность. Он попробовал пошевелить рукой, и это у него получилось! С ногой дело обстояло сложней, так как обе ноги всё еще оставались зажатыми в тиски, но Лёша чувствовал, что он может двигать ими!

— У меня-а жена-а-а ох ревнивая-а-а! — На этой высокой ноте Алексей завершил свое выступление в пыточной палате (как он мысленно назвал это помещение) и крикнул: — Я всё могу, я всё ощущаю!

— Ничего ты не можешь, пока мы тебе этого не позволим, — заявил Манг, — полежи-ка ты лучше вот здесь. — Завернутый в простыню, Лёша оказался на полу неподалеку от Виктора.

Открыв окно и просунув в него все три свои головы, Лечуньи в три глотки крикнули:

— Эй вы, доблестные будущие пациенты, старатели щита и меча! Радетели топора и булавы! Философы копья и лука! Всё прошло удачно! Один дурно воспитан, за что был исцелен в собственном соку, а второй, который моложе, несмотря на свое несносное любопытство, оказался крепким парнем. Оба в полном порядке! Забирайте ваши экземпляры и катитесь отсюда подальше, век бы вас всех не видеть, честное благородное слово!

Вскочив с насиженных было мест, ратники, позабыв про обед, организованно ринулись к воротам, вбежали во двор, двое самых крепких, Богумил и, разумеется, Добродей, залезли на складную лестницу, остальные выстроились в живую цепь. Лечуньи, словно тончайший хрустальный сосуд, передали Богумилу большой окровавленный сверток — Виктора. Богумил столь же осторожно принял его, опустил Добродею, а тот, в свою очередь, передал Виктора Темнозору и так далее, пока последним стоящий в цепи Боригнев подхватил первого исцеленного и отнес его к месту привала отряда, положил у костра. Но страшную, заскорузлую простыню Боригнев трогать не стал, вернулся, чтобы спустя мгновение принести на то же место завернутого в простыню Алексея.