Надежда Журавлева - Огни на болоте

Когда он очнулся, труп уже остыл, отдав все драгоценное тепло убийце, но и вода почти исчезла. Ее осталось совсем немного, если сравнивать с тем, что было. Он прислушался к себе: тело жило. Он был все еще невероятно слаб, но все-таки двигался и жил. Он… Кто?

Нет. Сил на то, чтобы помнить, уже не хватало. Он мог двигаться, возможно, даже нападать — но не помнить.

Он принюхался: в воздухе не пахло ничем, а может быть, запахи оказались слишком слабы для притупленного водой обоняния. Точно так же он слышал лишь самые громкие звуки и видел лишь расплывчатые силуэты вместо четких предметов. Но огонь — о, его он чувствовал безошибочно, холод лишь обострил это чувство, позволяя обнаружить драгоценный источник жизни где угодно.

Огонь нашелся наверху, бесконечно далеко от этого места, но зато его было много. Он посмотрел вперед. Впервые за все время, проведенное здесь, крошечная клеть открылась.

Все время?.. Сколько? Не опоздал ли он?

Куда?

Кристалл, все еще источающий холодный, мертвый свет, треснул под навалившейся на него тяжестью, как прогнивший уголек. Крошечные острые осколки вонзились в лапу, но он почти не заметил этого: все силы уходили на движение. Он даже не видел, куда идти, отдавшись чутью. Из всего окружающего мира остался лишь недостижимо далекий огонь.

Каменная кишка длиною в бесконечность. Холод, всепроникающий, режущий холод. Множество маленьких возвышений правильной формы — лестница. Сознание медленно, так и норовя отступить, пробуждалось ото сна, в который его погрузили холодные воды.

Несколько раз накатывала темнота, и путь раздробился на множество коротких промежутков. Последний такой приступ случился, когда он поднялся на задние лапы, пытаясь открыть дверь. Не выдержав навалившейся тяжести, та хрустнула и распахнулась.

Он вывалился наружу.

И вновь темноту прогнал холод, смешанный с ощущением близости огня. Он поднялся и поволок непослушное тело к источнику пламени, до которого осталось пройти еще очень много, пошел, не обращая внимания на воду, которая медленно сочилась, казалось, из всех пор на склизкой серой коже. Не думал он и о людях, замечая их лишь краем глаза. Об этом надо будет размышлять позже, когда появятся время и силы. Да, силы — это самое главное.

А людей было много. Они бегали вокруг, что-то кричали и размахивали холодными светящимися кристаллами и оружием. На него смотрели, но почему-то никто даже не пытался нападать. Боялись? Сомнительно.

Огонь приближался.

Еще одна лестница, несколько длинных коридоров, поворот, маленькая комната, заставленная деревянными и железными приспособлениями. От них пахло кровью, но уже давно остывшей и оттого непригодной. Он не стал задерживаться, чтобы обозреть эту комнату получше. Наконец, лестница, приступ темноты, дверь — и он увидел огонь воочию.

Костер, большой и яркий, горел посреди небольшой площади, по бокам которой возвышались темные стены. Вокруг огня суетились люди, пока не замечая его. То и дело они бросали в пламя что-то новое: мебель, разукрашенные полотна (кажется, "гобелены"), книги… Пламя мгновенно вцеплялось в новую пищу, радуясь ей, как ребенок сладостям.

Вновь накатила темнота, но на этот раз посреди мрака распустился прекрасный цветок, обещающий жизнь и радость.

Когда темнота отступила, оставив после себя холод, он поднялся и медленно пополз к костру. Тело стало еще непослушнее, еще тяжелее; на каждое движение приходилось тратить слишком много сил, а их и так осталось совсем мало. Если бы люди вдруг решили напасть, он не смог бы защититься.

Но они не нападали, хотя давно заметили его. Кто-то занес копье, чей наконечник в свете огня казался выкованным из меди, но этого человека тут же схватили за руки и оттащили прочь. Копье тихо звякнуло о землю. Это ничтожное наблюдение стоило ему последних сил. Лапы подкосились, и тяжелое тело упало на булыжники в двух шагах от костра.

Камни были теплыми.

Некоторое время он лежал в медленно растущей луже, чувствуя, как остывают камни, отдавая тепло его пропитанному холодом телу. Вода, сочащаяся из кожи, оставалась ледяной.

Тепло камней придало сил, он смог сделать последние два шага. И вновь упал, но на этот раз — в костер. Пламя тут же вцепилось в морду — единственное место, откуда не сочилась вода, — облизало ее нежно и радостно, ласкалось, как он сам, бывало, ласкался…

К кому?

Откуда это воспоминание о тепле и ласке, о знаменах и сильных руках, обещающих вечную защиту и помощь? И почему ему не помогли сейчас? Или этого вообще никогда не было?