Андрей Франц: Путь на Хризокерас

— Дела-а-а… Типа, буржуазная революция? Это, значит, какая теперь империя будет? Буржуазная?

— Да черт его знает! Но, вообще-то, именно так лет через двести пятьдесят, при Людовике XI, начинался в нашей ветке истории европейский абсолютизм. С политического союза королевской власти и городских верхов. Похоже, что-то подобное сейчас здесь и заваривается. Гремучая смесь, я тебе доложу!

— То есть, это что же? От нашего попадания такие круги пошли?

— Дак! Целый спасенный король — это тебе не раздавленная бабочка Брэдбери!

А процессия, тем временем, сделала положенный круг по стадиону, дабы выслушать кричалки ипподромных народных партий. Хоровые вопли синих и зеленых были хорошо слышны отсюда, от дворца Антиоха, хотя содержание разобрать было и трудно. Лишь одно пожелание — или требование? — к императору, громогласно подхваченное обеими партиями, легко было разобрать даже на этом расстоянии: "Латинянам — равные налоги! Латинянам — равные налоги!"

Господин Гольдберг потрясенно покачал головой:

— С ума сойти! Лет семьсот уж такого не было!

— Какого?

— Чтобы при коронации дозволялось городским партиям выкрикивать требования к императору и к его будущему царствованию. Не, точно что-то будет…

А голова процессии уже остановилась у распахнутых настежь ворот Святой Софии. Король спустился с помоста и вошел внутрь. С веранды, где устроились попаданцы, было не видно, что там происходило. Пока, наконец, толпа, запрудившая привратную площадь и площадь Августеона, в едином порыве не возопила: "Свят, свят, свят! Слава в вышних Богу и на земле мир!" И сразу же после этого: "Ричарду, великому Басилевсу и автократору многая лета!"

— Ну вот, Доцент, — господин депутат повернулся к своему спутнику, — Крым… э-э-э, в смысле, Константинополь наш! Есть что отметить, как считаешь?

Несколько дней спустя, в полураскрытую створку входных ворот церкви Сергия и Вакха просочились две слегка пошатывающиеся фигуры. Коронационные празднества нанесли сокрушительный удар по немолодым уже организмам господина Дрона и господина Гольдберга. Поддерживать обессилевшие тела в вертикальном состоянии было нелегко, но господа попаданцы старались.

Внутри было пусто, все так же пахло сырой штукатуркой и даже строительные леса по-прежнему стояли вдоль стен. Нетвердыми руками вошедшие вытащили нагревшиеся кресты из-под одежды и зашептали молитву о возвращении домой.

Далее? Далее все было так же, как в Шатору.

Вулканы и цунами бушевали в головах несчастных, яростным ревом и грохотом вколачивая обоим одну и ту же мысль: их миссия здесь "НЕ ИСПОЛНЕНА". Впрочем, чего-то такого они и ожидали. Не зря ведь Калабрийский отшельник толковал им о 1204 годе.

— Матрешкина кочерыжка! — жалобно ругнулся господин Гольдберг, подавая руку уже поднявшемуся с пола господину Дрону и позволяя тому привести себя в вертикальное положение. — Еще четыре года здесь маяться!

Господин же Дрон в ответ… ну, будем считать, что промолчал. Ибо ни в соображениях морали и нравственности, ни в видах цензуры воспроизвести в сей книге текст, прозвучавший тогда под сводами церкви Сергия и Вакха, я никак не могу. Если же извлечь из него краткую выжимку, то звучать она будет, государи мои, примерно так: ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…