Юлиана Суренова - По ту сторону гор

— Что возвращаешь мне чувство собственного достоинства. Я ведь подумывал о том, чтобы… — он умолк, покосившись на тотчас насторожившихся хранителей жилища и Зарину, у которой с лица отхлынула вся кровь, сделав его похожим на маску призрака.

— Довольно на сегодня, — домовой поднялся. — Поздно уже. Всем пора спать. Это был тяжелый день, — он взглянул на Алиора, который кивнул, соглашаясь с ним:

— Действительно… Спокойной ночи, брат, — он осторожно коснулся руки раненого, после чего вышел из спальни.

Оказавшись за дверью, он привалился спиной к косяку и замер, чувствуя, что если сдвинется хотя бы на шаг, то весь мир рухнет.

— Что, царевич? — выхватил его из забытья негромкий голос домового. — Тяжко тебе?

— Да, дух. Тяжело быть человеком.

— Не думай, не человеком тоже быть непросто. Если, конечно, все по-настоящему, а не так, игра в дурака… Ступай-ка спать. Мы с женой тебе в соседней комнате постелили, ужин принесли.

— Вряд ли я смогу есть после всего…

— Что, решил голодом себя заморить? — домовой нахмурился. — Не дело это. Боги ведь не просто так тебя спасали. Они от тебя чего-то ждут. И, поверь мне, не стоит их разочаровывать. Пойдем.

Хранитель дома провел его в крошечную коморку. У стены лавка, на ней — плошка с дымящейся кашей, поверх — толстый ломоть хлеба. У дверей, на стене — чадящий факел. И все. Даже оконца нет.

Оглядевшись, юноша криво усмехнулся: ему явно давали понять, что он здесь только гость. А гостю лучше знать меру, не злоупотребляя гостеприимством хозяев.

— Не бойся, домовой, — бросил он через плечо. — Я не собираюсь оставаться.

— И хорошо, — спокойно, без всякого чувства неловкости, отозвался тот. — Мне вовсе не хочется попасться под недовольный взгляд богов. Они ведь могут, заставляя тебя уйти, и трактир сжечь.

— Я не хочу, чтобы так случилось. Брату нужна крыша над головой, чтобы поправиться, окрепнуть.

— Спасибо, что хоть о нем заботишься, — хмыкнул Дормидонт. — Мы-то с женой тебе, конечно, чужие, что о нас думать.

— А что с вами, духами, может случиться? — ему было все равно, что о нем подумает хранитель жилища. Нежить — она и есть нежить. Что заслуживает — то и получает. — И не вам меня упрекать: вы ведь тоже думаете исключительно о себе. Даже помогая брату.

Домовой несколько мгновений, нахмурившись, смотрел на гостя, затем вдруг кивнул:

— Верно, — слова человека ничуть не задели его. — Вот что, добрый молодец, утро вечера мудренее. Давай, ежели осталось что недосказанное, завтрева обсудим. А покамест спи, — и он исчез в темном углу, растворившись во тьме.

Аль был рад остаться один. Он закрыл глаза. Так было легче поверить, что на самом деле ничего не случилось. Что Лот жив, потому что не было никакого чумного города. И невесть куда пропавшего месяца тоже не было. Вообще, все это ему лишь приснилось. Еще один кошмар. Завтра он откроет глаза и обнаружит себя на грубой лавке посреди заросшего пылью и паутиной чердака. Лот позовет его завтракать, а к полудню придет брат, чтобы сказать, что он не нашел помощи в этом городе. И не мудрено — государственные дела нужно решать в столице. Конечно, сложно будет попасть к царю, но он что-нибудь придумает. И они, отобедав, отправятся в путь… Жалко, конечно, что новая дорога несколько отсрочит его приход к повелителю дня. Но, поспешил напомнить он себе, им ведь все равно по пути. А раз так…

С этими мыслями он и заснул. И ему даже приснилось, что все так на самом деле и есть. И солнце было ярким. И дождь — притягательно сладким. И путь — столь легким, что хотелось не идти, а подпрыгивать, словно пытаясь дотянуться до мягких пушистых облаков, плывших по голубому небосводу, принимая самые причудливые из известных им очертаний. Лот донимал своими разговорами, но Алиора это совсем не раздражало, наоборот, ему тоже страстно хотелось говорить, говорить, перебивая друга, словно стремясь выговориться на всю оставшуюся жизнь. И даже недовольные взгляды брата, решительно шагавшего вперед и не упускавшего ни одной возможности, чтобы подогнать своих спутников, не вызывали раздражения, разве что забавили.

— Зануда! — открыто кричал ему Лот, а Альнар, вместо того, чтобы разозлиться на бродягу, только смеялся в ответ, потому что и на его душе было легко.

Но утром он проснулся в лишенной оконцев коморке, возвращаясь из света во мрак.

Ему было жаль Лота — что может быть ужаснее умереть той смертью, которую боялся?

Ему было жаль Аль-си — всегда сильный, не желавший склонять голову ни перед какими трудностями и смеявшийся в глаза всем болезням, теперь он выглядел совсем другим — не слабым, нет, но — надломленным. Лишенным цели.