Тамара Воронина - Игры Людей

Эльфы и правда, что называется, радели за королевство. Во всяком случае, Марту так казалось. Непонятно было только, как же они собираются приводить это королевство к миру и покою, если будущий король ведет себя как свинья и упирается рогами, что б ему ни говорили. Ну да им виднее.

Вместе они проводили только ночи. Тут Ли был категоричен: пусть кто угодно думает что угодно, но Март будет ночевать в его комнате. Точка. Дайрем попытался настоять на своем, но решил, что овчинка выделки не стоит: принц Линнар явил себя во всей ими забытой красе, и пришлось Дайрему смириться. Его симпатии к Марту от этого не увеличились.

Грешно жаловаться, они относились к Марту ровно, не то чтоб уважительно, но без презрения или особенного высокомерия. Фарам так и вовсе не обращал внимания, что непочтительный простолюдин ему тыкает. Дайрем ему, видно, замечание сделал, и тот чего-то объяснил спокойно и взвешенно. При Марте они по-своему, как правило, не говорили – тоже, пожалуй, кусочек уважения… Март за эти несколько месяцев немножко нахватался. Он в молодости легко чужие слова запоминал, с возрастом похуже стало, да и нужды особой не было, вполне хватало тех трех языков, на которых он говорил одинаково хорошо. Ну, почти. Изъясняться по-эльфийски он не рисковал, потому что Ли первый бы обсмеял его с ног до головы, но понимал уже не только отдельные слова, но и целые фразы.

Ли свирепел, когда на этих званых вечерах кто-то, поглядывая на Марта, говорил по-своему, и слух об этой свирепости довольно быстро начал их обгонять, так что если даже Марта и обсуждали, то старались на него не смотреть. Ему было все равно. Не мальчик уже. Неприятно, конечно, что на тебя таращатся, но, как объяснил ему Фарам, это издержки славы.

В эльфийских балладах и легендах о последней Игре богов сподвижников у Лумиса было трое. Март сильно подозревал, что это следствие не его геройства в самой Игре, а всего лишь прыжка на арену. Глупый, надо сказать, поступок. Ну очень глупый. Только Март никогда о нем не жалел. Получалось, что чужак, человек, да еще и незнатный, первым выступил против безумств принцессы Маэйр. Типа глаза всем раскрыл. Не на принцессу, ее и так знали, а на свое, то есть их, неправильное поведение. Потому что принца и наследника, причем единственного, скормить тиграм для развлечения…

Им было стыдно за это развлечение. И тем, кто присутствовал, и тем, кто услышал позже. Казалось бы, Ли это должно смягчить, но не смягчало. Он продолжал упрямиться, продолжал бунтовать, мог на таких вечерних посиделках просто встать и бухнуться на кровать – в сапогах, усиленно показывая, что на все ему плевать. Тогда Фарам и Дайрем начинали разговаривать с Мартом, ему рассказывать то, что должен знать Ли.

Наедине тоже говорили. Дайрем отлично понимал, что Март жаловаться не станет, потому воспитывал его, когда Ли не слышит. И откровенничал на его счет тоже. Март этого, конечно, не любил, да кто ж его мнением поинтересуется. Еще в первый месяц Дайрем ему сказал:

– Ну ты же понимаешь, что время Ли и Берта прошло. И тебе следует обращаться к Линнару «мой принц» или «ваше высочество», а говоря о Берте, называть его королем Бертином.

Март основательно подумал, прежде чем ответить.

– Вы не понимаете. Я о нынешнем Берте так и говорю, потому что он король. А тогдашний был Берт. Он мне спину прикрывал, раны перевязывал, помогал доспехи застегивать. Это другое дело.

– Он всегда был королем.

– Но я-то не знал. Он был нашим спутником, боевым товарищем… Знаете, очень хорошим товарищем. Он, наверное, отличный король, я не знаю и знать не хочу. Где король – и где я. Только для меня Берт всегда останется Бертом. Этого не изменить.

– Придется.

– С чего? Я вроде ни с кем не разговариваю, об Игре меня вроде никто не расспрашивает. А вы и так понимаете, что к чему.

– Но Линнар…

– А вот это, – перебил Март, – вы ему скажите. Только лучше издалека, чтоб он вас голыми руками не порвал. Не удивлюсь, если его первым указом будет высочайшее разрешение мне называть короля как мне заблагорассудится. Хоть и дураком набитым.

– Негоже… – начал было Дайрем, но Март перебил:

– Не обсуждается.

То замолчал, странно глядя на Марта. Может, поймет. Нетрудно Марту называть Ли принцем или высочеством, хоть на людях, хоть наедине. Совсем нетрудно быть почтительным, несмотря на то что подтирал за ним, когда принца с похмелья тошнило или еще чего хуже. Если культурно выражаться, это было непринципиально для Марта, но принципиально для Ли. Именно Ли это ранило бы. Ли не был нужен оруженосец (а именно так назвали присутствие Марта рядом), не было нужен доверенный слуга или еще что-то, ему нужен был друг. Март ему был нужен, вот и все. Единственное, в чем Ли действительно нуждался.