Кэрол Берг - Песня зверя

Прятаться я не стал — что толку? — и так и сидел на крыше, глядя, как он приближается, а когда пять когтей на одной его лапе раскрылись и с лязгом сомкнулись вокруг меня, от ужаса у меня потемнело в глазах. В клетке из кожи и костей я вознесся в пасмурное небо. Я не закричал. Кто бы там на меня ни смотрел, такого удовольствия я ему не доставлю. На самом-то деле закричать мне бы вряд ли удалось. Ноги застряли в щели между неплотно сходившимися пальцами, а левый бок был прижат к громадному когтю. Когти у драконов острые как бритвы, и я все ждал, что при малейшем сотрясении они вонзятся мне в тело, но почему-то этого не случилось. Единственную руку я судорожно прижал к груди. Мне невыносима была сама мысль о том, что я могу ее потерять и какое-то время прожить, зная об этом.

Сквозь щели между когтями свистел ветер, из глаз у меня ручьем катились слезы, а на то, чтобы убедить себя подвинуться так, чтобы прикрыть их от ветра и хоть что-то видеть, ушло изрядное время. И как только я это сделал, мне стало ясно, почему я до сих пор невредим. Когти с внутренней стороны были прикрыты толстыми полосами серо-зеленой кожи. Я затаил дыхание. Так он не знает, что я здесь! Он думает, что я… Нет, этого и представить себе нельзя. Я не мог и думать об этом.

Над головой у меня раздался оглушительный рев, он пронзил меня не хуже когтей, чудовищно громкий, устрашающе мощный, — я испугался, что лишусь рассудка. Но тут — невероятно, невозможно! — в переливах драконьего воя, в тоне его голоса я услышал до странности знакомое сочетание нот.

Нет, этого не может быть! Я прикрыл голову рукой, постарался унять сбившееся дыхание и сказал себе, что если очень постараюсь, то проснусь на полу моей хижины. Но я продолжал жить, я был невредим, свистящее в ушах время и несущиеся облака уняли дрожь смертельного ужаса, и, когда дракон снова закричал, я весь обратился в слух.

На драконе не было Всадника. Когда я это понял, каждая косточка во мне содрогнулась. Зверь был свободен, он был на воле, и я затрепетал уже отнюдь не от ужаса, снова услышав музыку в его радостном крике.

Когда же зверь начал кругами спускаться, живот у меня прямо узлом завязался — ему и так все это время тяжко приходилось. Я осторожно прислонился к обтянутому кожей когтю, схватился за него и взглянул вниз. Мы падали сквозь серые облака. Внизу был покатый травянистый холм, с юга его огибала широкая сверкающая река. Круг, другой, третий, с каждым разом все ниже, и вот уже пять темных комочков, которые я поначалу принял за деревья, оказались двумя людьми и тремя конями. Я не позволял себе даже думать о закипавшей во мне надежде — даже когда мы достигли земли, и когти раскрылись, и я мягко свалился в густую траву.

Мгновение я лежал, сжавшись в комок и зарывшись лицом в мокрую и — о Джодар! — благоуханную траву. Если мне суждено сейчас умереть, пусть я умру на этой мягкой земле. Но сернистый ветер, который подняли драконьи крылья, заставил меня вскинуть голову. И тогда я поднялся, дрожа и шатаясь, и глядел, как дракон взмывал в небеса, пока он не исчез за облаками.

— Спасибо! — крикнул я, как будто он понимал слова.

А потом я повернулся к гребню холма, где на фоне неба вырисовывались очертания двух человек и коней. В глубине души я надеялся — без малейшей на то причины, — что на холме меня ждет Эйдан Мак-Аллистер. Но там стояли необыкновенно широкоплечий элим и Девлин, король Элирии.

Отец плакал.

В конце концов оказалось, что к снадобью Нарима, как и к любой тюрьме, можно привыкнуть. Если не считать тошноты, которая охватывала меня каждое утро, когда Нарим давал мне следующую порцию, никаких неприятных ощущений я не испытывал. Я страшно устал, так что несколько дней вынужденной неподвижности были мне только на пользу. Элимы исправно кормили меня и пеклись обо всех естественных нуждах. Лишь одного они не знали, а я не мог им сказать, поскольку начисто лишился речи: все тело у меня немилосердно чесалось, потому что волосы снова начали отрастать. С этим ничего не поделаешь, и даже хорошо, что мускулы мне не подчинялись, а то бы я расчесал себя в клочки.

Сознание у меня тоже дремало. Большую часть пути я и вправду проспал. Только к вечеру, когда действие снадобья слабело, я возвращался мыслями к последнему повороту на моем причудливом жизненном пути. Что задумал Нарим? Действительно ли он собрался говорить с драконами? Хочет ли он получить некое подтверждение своим выводам, которого не добился от меня? Нет, едва ли. Ниен'хак… Вот в чем дело. Если верить Давину, Нарим что-то там вынюхивал, а согласно книге Ниен'хак находится где-то в горах Караг-Хиум. Только я никак не мог вспомнить, что же это такое. Я пытался воскресить в памяти запись в книге, перечни, имена и цифры и вспомнить, где же я слышал это слово. На третью ночь пути я лежал в оцепенении и глядел в потухающий костер, и тут в голове пронеслась мысль о Кор-Талайт, зеленой элимской долине, которую Всадники превратили в выжженную пустыню. И тогда я вспомнил об Искендаре и его предсмертных словах. Он сказал: "Спросите его, что он нашел в Ниен'хак". Он сказал: "Спросите его, почему в честь каждого дракона назван элим".