Анджей Сапковский - Башня шутов

– Эйя! Magna Mater!

Домина резким движением скинула накидку с обнаженных рук. Сопровождаемая спутницами, вышла на середину поляны. Там они остановились, схватившись за кисти откинутых назад рук, лицам наружу, спинами внутрь, как художники порой изображают граций.

– Magna Mater! Трижды девять! Эйя!

К тройке присоединились еще три ведьмы и трое мужчин, соединившись руками, образовали кольцо. В ответ на их призывный клич присоединились следующие. Точно в таких же позах, лицами наружу, спинами внутрь к стоящей в центре девятке, они построили следующее кольцо. Мгновенно возникло следующее кольцо, потом новое, новое, еще одно, каждое спинами к предыдущему, охватывающее его размерами и численностью. Если круг, образованный доминой и ее спутниками охватил предыдущий, состоящий не больше чём из тридцати членов, то во внешнем, последнем кольце, их уже было не меньше трехсот. Рейневан и Николетта, подхваченные разгоряченной толпой, оказались в предпоследнем кольце. Рядом с Рейневаном стояла одна из благородных дам в маске. Руку Николетты сжимало странное существо в белом.

– Эйя!

– Magna Mater!

Очередной протяжный вопль и несущаяся неведомо откуда дикая музыка дали сигнал танцующим – кольца сдвинулись с места и начали вращаться и вертеться. Вращение все убыстрялось, при этом соседние кольца вращались в противоположные стороны. Уже сама эта картина вызывала головокружение, инерция движения, сумасшедшая музыка и неистовые крики довершили дело. В глазах Рейневана шабаш расплылся в калейдоскоп пятен, ноги, казалось ему, перестали касаться земли. Он терял сознание.

– Эйяяя! Эйяяя!

– Лилит! Астарта! Кибела!

– Геката!

– Эйяяя!

Он не мог сказать, сколько прошло времени. Очнулся он среди многих женщин, постепенно поднимающихся с земли. Николетта была рядом. Она так и не отпустила его руки.

Музыка не умолкала, но мелодия изменилась, дикий и визгливо-монотонный аккомпанемент кругового танца сменили привычные синкопированные звуки, подхватывая этот ритм, поднимающиеся с земли волшебницы начали подпевать, подергиваться и отплясывать. По крайней мере некоторые представители обоих полов. Другие же не поднимались с муравы, на которую повалились после танца. Не вставая, они соединились в пары – во всяком случае, в большинстве, потому что случились и тройки, и четверки, и еще более богатые по составу конфигурации. Рейневан не мог оторвать взгляда, глазел, безотчетно облизывая губы. Николетта – он видел, что и ее лицо горит не только отблеском костров, – молча оттянула его. А когда он снова повернул голову, одернула.

– Я знаю, во всем виновата мазь… – Она прильнула к нему. – Летная мазь так их распаляет. Но ты не смотри на них. Я обижусь, если ты будешь глядеть.

– Николетта… – Он сжал ее руку. – Катажина…

– Хочу быть Николеттой, – тут же прервала она. – Но тебя… Тебя я хотела бы все же называть Рейнмаром. Когда я тебя узнала, ты был, не возражай, влюбленным Алькасином. Однако влюбленным не в меня. Пожалуйста, помолчи. Слова не нужны.

Пламя недалекого костра взвилось вверх, фейерверком взлетела пыль искр. Танцующие вокруг костра радостно закричали.

– Разгулялись, – проворчал он. – И не обратят внимания, если мы сбежим. А бежать, пожалуй, самое время…

Она повернулась к нему лицом, отблески огня заиграли у нее на щеках.

– Куда ты так спешишь?

Прежде чем он пришел в себя от изумления, он услышал, что кто-то приближается.

– Сестра и конфратр.

Перед ними стояла рыжеволосая, держа за руку юную прорицательницу с лисьим лицом.

– У нас к вам дело.

– Слушаю?

– Элизка, вот эта, – хохотнула рыжеволосая, – наконец решила стать женщиной. Я втолковываю ей, что безразлично, с кем. В охотниках недостатка нет. Но она уперлась, что твоя коза. Короче: только он, и все тут. То есть ты, Толедо.

Вещунья опустила обведенные темными кругами глаза. Рейневан смущенно сглотнул.

– Она, – продолжала bona femina, – не решается спросить сама. Да еще и немного побаивается, сестра, что ты ей глаза выцарапаешь. А поскольку ночь коротка и жаль терять на беготню по кустам время, я спрошу напрямик: как у вас? Ты его jojoza? Он твой bachelar? Он свободен, или ты заявляешь на него права?

– Он мой, – кратко и не колеблясь ответила Николетта, приведя Рейневана в полное замешательство.

– Дело ясно, – кивнула рыжеволосая. – Ну что ж, Элизка, коли нет того, который тебя любит… Пошли поищем кого-нибудь другого. Бывайте! Веселитесь!