Анджей Сапковский - Башня шутов

– Верно, верно, дорогая госпожа Крамерова! – прохрипела третья, согнувшаяся дугой, с внушительной коллекцией волосатых бородавок на физиономии. – Пусть скажут! Потому как это могут быть шпики!

– Захлопни хайло, старая корова, – сказала, подходя, рыжеволосая в черном капюшоне. – Не изображай из себя фигуру! А этих двух я знаю. Достаточно?

Их милости Крамерова и Шпренгерова собрались уже возразить и учинить скандал, но рыжеволосая в корне пресекла дискуссию, грозно сжав кулак, а Ягна подвела итог пренебрежительной отрыжкой, внушительной и протяжной, исходящей, можно бы сказать, из самых недр ее естества. Поток оппонентов разделила вереница шествующих по склону ведьм.

Кроме Ягны, рыжеволосую сопровождала девица с лисьим личиком и нездоровой кожей, на урочище она выполняла роль оракула.

Как и тогда, у нее на светлых волосах был венок из вербены и клевера. Как и тогда, глаза у нее блестели и были обведены темными кругами, и она не переставая вглядывалась в Рейневана.

– Другие тоже к вам присматриваются, – сказала рыжеволосая. – Поэтому, чтобы избежать дальнейших инцидентов, вам надобно, как говорится, предстать перед доминой. [398]Тогда-то уж никто не осмелится к вам приставать. Идемте со мной. На вершину.

– Можно ли, – откашлялся Рейневан, – рассчитывать на то, что это безопасно?

Рыжеволосая обернулась, уставилась на него зеленым глазом.

– Немного запоздалые опасения, – процедила она. – Осторожничать надо было, когда вы натирались мазью и усаживались на скамью. Мне не хотелось бы, дорогой конфратр, быть излишне догадливой, но я даже при первой встрече поняла, что ты из тех, которые вечно лезут не в свое дело и впутываются во что непотребно. Но, как сказано, это не мое дело. А грозит ли вам что-либо со стороны домины? Все зависит от того, что таится в ваших сердцах. Если это злоба и предательство…

– Нет, – возразил он, как только она замолчала. – Уверяю.

– Ну, тогда, – улыбнулась она, – тебе опасаться нечего. Идемте.

Они миновали костры, группы стоящих вокруг чародеек и других участников шабаша. Там что-то обсуждали, приветствовали, выпивали, поругивались. Кружки и чарки наполнялись из котлов и кадок; струился, перемешиваясь с дымом, приятный аромат сидра, грушевника и других конечных продуктов алкогольной перегонки. Ягна собиралась было свернуть туда, но рыжеволосая резко удержала ее.

На вершине Гороховой горы полыхала и гудела огнем огромная ватра [399], мириады искр огненными пчелами взметались в черное небо. Под вершиной располагалась котловинка, оканчивающаяся террасой. Там, под установленном на железной треноге котлом, горел костер поменьше, вокруг него маячили мерцающие силуэты. На склоне явно ожидали аудиенции несколько особ.

Они подошли ближе, настолько близко, что за вуалью вздымающегося над котлом пара туманные силуэты обернулись тремя женщинами, держащими украшенные лентами метлы и золотые серпы. Около котла крутился мужчина, очень бородатый и очень высокий. Еще более высоким он казался из-за меховой шапки с укрепленными на ней ветвистыми оленьими рогами. И была там, за огнем и испарениями, еще одна неподвижная темная фигура.

– Домина, – пояснила рыжеволосая, когда они заняли место в очереди ожидающих, – вероятнее всего, не спросит вас ни о чем, она не любопытна. Однако если спросит, то запомните: обращаться к ней следует, именуя доминой. Помните также, что на шабаше нет имен. Разве что между друзьями. Для всех других вы jojoza и bachelar. [400]

Перед ними была девушка с толстой, свисающей ниже пояса светлой косой. Хоть и очень красивая, она была калекой – хромала. Причем настолько характерно, что Рейневан сумел определить у нее врожденный вывих бедра. Она прошла мимо них, утирая слезы.

– Пялиться, – укоризненно бросила рыжеволосая, – невежливо, и здесь такое не одобряют. Пошли. Домина ждет.

Рейневан знал, что титул «домина» или «старуха» давался главной чародейке, руководящей полетом жрице шабаша. Поэтому, хотя в глубине души он думал увидеть женщину, лишь немного менее отвратную, нежели Шпренгерова, Крамерова и сопровождающие их уродины, и скорее всего существо в возрасте, мягко говоря, преклонном. Однако, чего он уж никак не ожидал, домина оказалась Медеей, Цирцеей, Эродиадой. Убийственно привлекательной, воплощением зрелой красоты. Высокая, статная, она всем видом вызывала уважение к себе, предчувствие и предвкушение силы. Высокий лоб украшал серебристым серпом блестящий рогатый месяц, с шеи на грудь свисал золотой крест анкх, crux ansata. Линия губ говорила о решительности, прямой нос вызывал в памяти Геру или Персефону с греческих ваз. Иссиня-черные волосы змеящимся каскадом ниспадали в божественном беспорядке на шею, волной струились с плеча, сливаясь чернотой с плащом. Выглядывающее из-под плаща платье переливалось в свете костра, играя уймой оттенков то белого, то меди, то пурпура.