Иван Кошкин - Илья Муромец.

— Я хотел тебе, Элиос, сказать спасибо, — после смерти Казарина Самсон был странно тих и немногословен. — Сегодня ночью ты помог мне помолиться с моим народом...

Рассказав былину о Скимене, Илья уже собирался пойти поспать хоть немного, но внезапно дорогу ему заступил Самсон. Иудей был как-то непривычно взволнован, и Муромец остановился.

— Чего тебе, Самсонушка? — ласково спросил он.

— Илья Иванович, — негромко сказал богатырь, —

Илья, мне не с кем больше об этом говорить... Мне нужно помолиться...

— Ну так молись, — удивился Илья. — Я тут при чем? Я не поп и не этот, как он у вас зовется... Не рав.

Самсон шагнул ближе и вдруг схватил Илью за руку:

— Ты не понимаешь, мне нужно помолиться со своими... С иудеями. Я видел, с Киевским полком вышла дружина нашего конца. Они собрались молиться, там сейчас рав Ицок — он очень уважаемый рав...

— Ну так иди к ним и молись, — сказал Илья. — Я спать хочу.

— Я не могу так, — горячо говорил Самсон, не выпуская руку товарища. — Я ушел из общины, против воли родителей ушел, но я соблюдал обычай, ты знаешь...

— Слушай, ну чего ты ко мне привязался? — начал сердиться Муромец и осекся — Самсон смотрел на него с такой мольбой, что богатырю стало страшно. — Что мне делать-то?

— Если за такого, как я, попросит праведник, — торопливо сказал Самсон, — его могут принять... Даже не иудей, но уважаемый человек...

— Да какой я праведник, — махнул рукой богатырь. — Ладно, где они?

Он быстро нашел иудейскую дружину, ее воины стояли в стороне от остальных; сейчас они, повесив на шею какие-то полотенца, обматывали правые руки черными ремнями, между воинами ходил человек в длинных черных одеждах и странной шапке, что-то проверял, говорил каждому. Увидев Илью, иудеи остановились, глядя на богатыря с настороженным удивлением. Богатырь вежественно поклонился.

— Я — Илья Иванович, богатырь великого князя Владимира, старший над богатырской Заставой, — сказал он, обводя взглядом иудеев. — Кто здесь будет рав Ицок — у меня к нему дело.

Иудеи переглянулись, потом вперед выступил человек в шляпе и поклонился в ответ:

— Я рав Ицок, уважаемый Элияху, сын Иоанна. Какое дело у тебя ко мне?

— На моей Заставе есть богатырь из ваших, — негромко сказал Илья. — Он старался соблюдать ваши обычаи, но жил с нами. Сейчас он хочет помолиться и просит вас принять его.

Иудеи зашумели, но рав поднял руку, и воцарилось молчание.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — медленно начал Ицок. — То, что Самсон ушел из дома, достойно всяческого сожаления. Но нам ведомо, что он старается соблюдать обычаи и своим мечом прославлять народ иудейский. Пусть приходит, я сам наложу на него тфиллин.

Илья кивнул, благодаря, и вернулся к Самсону.

— Ну что? — волнуясь, спросил иудей.

— Иди, — усмехнулся Муромец, тебя ждут. — Ох и сложно с вами...

Сейчас Илья лишь покачал головой и похлопал товарища по плечу:

— Это не служба, Самсон, я рад, что ты смог исполнить свой обычай.

К богатырям подъехал Алеша, весь в крови, своей, Добрыниной и вражеской. Поравняшись с Муромцем, он ткнул мечом в сторону вражеских полков:

— А взгляни-ка, брат мой старший, чье там знамя на холме показалося?

Илья посмотрел туда, куда указывал Бабий Насмешник, и вздрогнул — далеко-далеко, на кургане, развевалось хвостатое знамя.

— Калин, — выдохнул Илья. — Вышел сам, собака...

— Третий соступ мы не вынесем, — продолжил Алеша. — Но если собраться и ударить вместе — мы, дружина, пробиться сквозь кыпчаков, дорубиться до него... У тебя одного не вышло, но если вместе попытаемся — получится. Иначе все здесь костьми поляжем и города не убережем.

— Добро, — медленно кивнул Илья. — Зови наших и Ратибора. Пошлите гонцов в Киев к Владимиру, пусть выводит бояр, черниговцев и смоленцев.

Алеша прогудел в рог, и к Муромцу стали собираться богатыри и дружинники. И тут в первый раз за этот день подал голос Бурко.

— Илья, — напряженно сказал конь, — срежь мой панцирь.

— Зачем, Бурушко? — удивился богатырь.

— Затем, что я стар, — ответил Бурко. — Сейчас нужно будет скакать резво, а с панцирем я не смогу. Срежь его.

Илья исполнил просьбу друга и повернулся к собравшимся богатырям и воеводам:

— Вот что мы сделаем, господа богатыри и дружина...

Кыпчаки в недоумении смотрели, как урусы, вместо того чтобы, по своему обычаю, перегораживать полками поле, строятся словно бы широким клином. Затрубили трубы, и русское войско двинулось а врага, вот шаг сменили на рысь, вот все шире и шире, пошли скоком, быстрее, быстрее... Лавой потекли навстречу кыпчаки, и в третий раз сшиблись могучие полки, снова валились на землю люди и кони. Уже давно не осталось копий ни у тех, ни у других, и, съехавшись на ближний удар, враги рубились мечами, но и клинки, иззубренные в предыдущих схватках, не выдерживали, ломались. И тогда, стиснутые так, что не повернуть коня, люди резали и кололи друг друга ножами, а иные били кулаками, ухватив за шею, старались сломать хребет. Степняки быстро обступили урусское войско, что встало зачем-то чересчур тесно, но урусам словно того и надо было — те, что были с краю, сцепились с кыпчаками насмерть, а остальные продолжали рваться вперед. Миг — и проломан первый ряд степных полков, а урусы, что пробились сквозь него, уже врубились во второй.