Ксения Медведевич - Мне отмщение

Амаргин злобно осклабился:

- Я вижу, ты понял, Стрелок. Каждый из нас будет рад перерезать горло халифскому гвардейцу. Давно, кстати, мы не испытывали такого незамутненного удовольствия.

- Дама поедет тоже? - кивнул Тарег на поигрывавшую рукоятью кинжала женщину, в которой дрыгал крохотными ручками зародыш.

- Дама поедет тоже. Она хотела бы принести жертву на том месте, где умер ее племянник. Дама также надеется, что это будет не коза. Ты спросил все, что хотел?

- Вы навряд ли увидите там гвардейцев, Амаргин. Похоже, а Хайбаре сидят контрабандисты. И айяры.

Лаонец улыбнулся:

- Не все ли равно, в какую сбрую одета человеческая свинья? Разве не так? А, Стрелок?

Тарег снова промакнул рукавом натекающую в угол рта кровь. И опустил глаза.

Амаргин смерил его взглядом, хмыкнул и пошел к своей звенящей кобыле. За ним, обескураженно оглядываясь - человек, конечно, не понял ни слова из их беседы - засеменил аз-Захири, трогательно прижимая к груди испещренные буквами бумажки.

Бедуины рассчитывали остановиться на ночлег в вилаяте у края оазиса.

Подъехав, они обнаружили, что вилаят вымер.

Высохшую пальмовую рощу подтапливало дюнами. Темнело, и верблюды чуть не переломали ноги, когда песчаный склон стал разъезжаться. Оползень открыл мертвые, заплетшиеся ветвями верхушки пальм. Потом показались выпроставшиеся под ветром остовы деревьев: серые, лохматые от мочала стволы щетинились срезами опавших листьев. Часть пальм словно перегрызли - они казались причудливо вывернутыми конечностями упавшего с высоты человека. Изломанные стволы торчали под разными углами: у одного дерева отломилась верхушка, другое обрушилось почти целиком, сломавшись у самого корня.

Вокруг арыков еще зеленело, но банановые посадки в тени финиковых крон погибли. В колодцах глубоко плескалась вода. Дома стояли странные - не разоренные, но и не брошенные. Словно утварь разложили в лари - и ушли. Все. Подальше от жилищ - и колодцев, становившихся все страшнее и страшнее, по мере того, как все затягивалось темнотой.

- День наш, ночь - их, - бормотали бедуины.

Кочевники боялись, что в колодцах посреди вымершего - или выбитого? однако ни следов крови, ни трупов они не нашли - вилаята поселились джинны. Поэтому черпать воду отправили самых старых, "лядащих", как выражались кальб, рабов. Аз-Захири, вместе со всеми таскал ведро за ведром, выливая в поилки. Бедуины покрикивали, тыкали в сгорбленные рваные спины палками. Свободные ашшариты воду не носили. Носить воду - удел рабов и женщин. Но женщин они в набег на Хайбар не взяли - а зря. Жаркое, влажное между ног тело заставляет забывать о страхе.

Тарег двинулся на помощь старику, но Амаргин положил цепкую, как птичья лапа, ладонь ему на плечо:

- Оставь, братишка. Ты опозоришь нас, прикоснувшись к ведру. Это их обычаи, пусть сами разбираются. Посмотри-ка лучше вон на ту дверь.

Ближайший домик - побелка облупилась, глина растрескалась, обнажая волокнистую плетенку стены - скрипел рассохшимися воротами.

В сгущающемся мраке охранительный знак виделся очень отчетливо: ладонь Фатимы, йад аль-Фатима, тревожно белела. Дверь болталась на расшатанных петлях, и оберег казался оттиском пятерни, в отчаянии оставленным последним обитателем дома, - словно человек звал на помощь, цеплялся за косяки, за порог, за щеколду и скобу ручки, а его неумолимо волокли наружу.

- Что там написано? - резко спросил Амаргин и ткнул острым пальцем в темень.

- Где?.. - рассеянно отозвался Тарег.

Дверь скрипела, в изгородях тонко свистел ветер. Нервно поревывали верблюды - словно не хотели пить воду из мелеющих, черных колодцев.

- Над входом.

И впрямь, над болтающейся створой прибита была доска - с надписью. Строчка кривых букв неровно загибалась книзу.

- Это Фатиха, - прищурившись, ответил Тарег. - Открывающая сура книги Али. Ашшариты используют ее как амулет. Верят, что она помогает во всяком деле.

Амаргин презрительно хмыкнул.

- Здесь пусто, - резко сказал из-за плеча Сенах.

- Это-то и странно... - пробормотал Амаргин. И злобно добавил:

- Обычно они забывают детей и стариков, когда сбегают от опасности...

И вдруг, тоже прищурившись - стало совсем темно для обычного зрения - зашипел в сторону соседнего дома. Тоже пустого, как разгрызенная скорлупа.

Над плотно прикрытыми воротами белесым, болотным светом исходила она. Сигила. Сигила Дауда. Крупная, с осенний гранат. Протянутый линиями силы глаз больно плелся серебрящимися нитями, заставляя течь слезы из-под век.